раз и приведший татар в свой дом! Не понимая происходящего и предположив, что возводимые погаными стенобитные орудия ненастоящие, что это какая-то изощренная уловка, князь Мстислав Глебович так и не отдал приказа обстрелять их. Вместо этого он предпочел до поры поберечь не такой и великий запас камня и горшков с зажигательными смесями… Посланию Михаила Всеволодовича, доставленного стрелой в город, он также не поверил. Но решил поберечься — и к концу ночи вывел на стены всех защитников града, способных драться, оставив в каменном детинце лишь владимирских гридей. Также Мстислав Глебович все же приказал полутора тысячам дружинников северской земли сесть в седла и приготовиться к вылазке.

Хоть и очень сомневался на ее счет…

Но именно из-за княжеских сомнений (весьма справедливых!) камень у ворот никто не разбирал. И только когда русичи на стенах увидели, как заработали стрелометы поганых и китайские вихревые катапульты, обстреливая дрогнувший было волынский полк, Мстислав Глебович отдал приказ ударить по порокам поганых! А после, подождав еще чуть-чуть и разглядев непритворную сечу волынян и татар, князь наконец-то велел разбирать камень, а дружинникам садиться в седла…

И ни чингизид, ни действующий Черниговский князь не могли также знать о том, что галицкий боярин Гордей, поставленный старшим над обозом, рискнет действовать на свой страх и риск. Точнее, ведомый именно страхом и ясно уловивший, что бой складывается далеко не так, как рассчитывали князья, он рискнул повести обоз к Черниговским воротам сразу после того, как крепостные пороки огрызнулись по татарским осадным орудиям. Уже вдоволь навоевавшийся боярин, и на Калке бившийся отнюдь не в молодых летах, всем своим нутром почуял, что единственное безопасное место здесь и сейчас находится за кольцом внешних стен Чернигова… И что вокруг наоборот, становится смертельно опасно! По его приказу еще с вечера готовые возы, груженные солониной, зерном и свежей убоиной, а также весь имеющийся у русичей скот, медленно двинулись к воротам. Боярин очень надеялся, что осажденные поверили в искренность намерений Даниила Романовича и Михаила Всеволодовича, и что хотя бы обоз, который северянам важен и крайне нужен при любых раскладах, в город впустят.

Но сам того не зная, боярин Гордей вывел обоз прямо на клин бронированных хошучи, двинувшийся вперед — и уткнувшийся в возы, преградившие монголам путь!

Пытаясь спастись, боярин в итоге погиб одним из первых, в стремительной и короткой схватке пали возницы из числа младших дружинников. Но татары потеряли время, скорость и разгон! И пока по приказу разъяренного Гаюка нукеры его растащили в сторону несколько груженых телег, освободив дорогу хошучи, по сгрудившимся у преграды батырам ударили пороки орусутов! Ударили тяжелыми камнями, проламывающие любые щиты и шлемы, ударили сулицы, с чудовищной силой пронзая монголов насквозь! Закричали тяжело раненые и убитые — и словно в ответ им над «Киевской» воротной башней гулко загремел княжий рог Мстислава Северского… Вслед за тем распахнулись створки ворот, опустился подъемный мост. И дробно застучали по нему копыта устремившихся в атаку дружинников Черниговского княжества:

— СЕ-ВЕ-Е-Е-Е-Р-Р-Р!!!

Сын Угэдэя замер всего на мгновение, мучительно размышляя — отступить ли перед атакой орусутов, весьма сильных в копейном таране, или же воспользоваться шансом, подаренным самим Тенгри?! Чингизид не мог знать, сколько всадников пошло на вылазку — но был уверен, что не больше, чем у него… И Гаюк рискнул, разворачивая навстречу северянам хошучи, последних еще уцелевших монгольских батыров. Рискнул, надеясь перехватить врага как можно ближе к воротам… Ведь вблизи их орусуты не сумеют перестроиться и ударить уже кулаком, единой дружиной ощетинившихся копьями гридей!

Пока же северяне вытянулись узкой колонной по ширине воротного проема и перекидного моста. И пусть удар ее хоть и страшен на острие — но, даже глубоко пронзив ряды поганых, словно стрелой, русичи неминуемо завязнут в ближней схватке с монголами! А подкрепление из крепости уже не сумеет разогнаться для таранного удара — и будет вынуждено сойтись с татарами лоб в лоб в ближнем бою, где хошучи не уступают, а где-то даже и превосходят гридей…

Гаюк сумел это быстро понять, сумел вовремя сориентироваться — и все пошло именно так, как он и предполагал. Ну, или практически так — чингизид не все же не учел, что стрелометы со стен и стоящие за городнями камнеметы начнут целенаправленно выбивать вынужденно столпившихся и замерших напротив ворот нукеров, оказавшихся в пределах досягаемости русских пороков…

А вот монгольские осадные орудия все больше разгорались, все чаще заваливались наземь, яростно изрубленные воями Даниила Романовича…

Но если от удара хошучи Гаюка волынян спасла жажда жизни боярина Гордея и вылазка северян, то нападение конных стрелков-лубчитен увлекшиеся схваткой князь и его ополченцы пропустили.

Татарские легкие всадники, просто обогнув медленно пятящиеся «ежи» киевлян и галичан с двух сторон (щедро обстреляв русичей на скаку), по приказу разъяренного Батыя устремились на помощь охране пороков. Град срезней, выпущенных степняками при сближении, ударил в незащищенные спины русичей, в одночасье забрав несколько сот жизней! А когда пусть и невысокие, и не столь и тяжелые лошади кочевников все же врезались в растерявшихся пешцев, буквально сшибая их и топча копытами, чаша весов боя стремительно качнулась в сторону поганых…

В свою очередь, нукеры Бату-хана, до того бывшие на стойбище, начали преследовать «ежи» ратников Михаила Всеволодовича — кто пешим, а кто уже и конным. Они не стремились вступить с орусутами в ближний бой — вместо этого на головы и плечи ополченцев городских полков смертельным градом обрушился рой срезней! И хотя ополченцы догадались поднять щиты над головами и даже сцепить их края, где то было возможно, каждый залп поганых забирал несколько десятков жизней русичей… Ведь багровый шар солнца уже показался над земной твердью — и татары принялись бить прицельно. И стоило пасть хотя бы одному ратнику, открыв брешь в «стене щитов», как к ней тут же устремлялось едва ли не под сотню стрел!

И все «ежи» киевлян и галичан пятились, пятились назад, пусть и теряя воев с каждым шагом — до спасительных ворот было уже не столь и далеко, не столь и много оставалось пройти под смертельным ливнем…

Когда же солнце окончательно поднялось над Черниговом, оно осветило жуткую, неприглядную картину утреннего побоища. Сотни, тысячи тел русичей, усеявших весь путь воев князя Михаила от стенки гуляй-города и до «Киевской» воротной башни… И страшный вал тел и обугленные остовы большинства татарских пороков на том месте, где поганые подчистую вырубили волынский полк. Сам Даниил Романович чудом вырвался из кольца замкнувшегося окружения —