коня, желая послать его к городским воротам — но тут же все его нутро сжало в узел при одной только мысли: а если не народ последует? Если не примут гордые черниговцы князя, приведшие поганых в свой дом?! Если встанут они горой за прямого и честного Мстислава, водившего их летом на этих вот самых татар?!

А еще страшнее, что Батый в любой миг может об этом «вспомнить» — особенно, если город сдастся без боя! И если захочет тогда свирепый царь покарать не только двоюродного брата Мстислава Глебовича, но и всех его ратников?! На самом деле, просто желая забрать Чернигов на разграбление!

Что тогда?!

— Господи, Господи, спаси и помилуй, Господи, грешен! Господи, вразуми, научи меня, как мне поступить?! Господи, подскажи… Ангеле Божий, хранителю мой святый — дай мне разума, дай чистого сердца понять мне, что делать, да вознеси мольбу мою к небесам!

Горячо, искренне взмолился Михаил в отчаянии, прося Божьей помощи, истово закрестился да поклонился в пояс, с седла… А когда поднял глаза, то взгляд его вдруг уткнулся в ханский шатер, перед входом которого волхвы поганых выставили идолища бесовские. Теперь каждый, кто входил в шатер помимо хана — будь то его гонец или воевода, или знатный батыр — то обязательно кланялся идолам, да еще и переступал через «священный» для язычников огонь…

И словно почувствовал князь, как от идолищ бесовских чем-то темным веет, страшным, поганым. Почувствовал вдруг что-то такое, отчего по спине его словно холодом обдало — каким-то могильным холодом… И еще тревожнее стало на душе Михаила Всеволодовича — как тревожно бывает тем воям, кто чувствует свой скорый конец.

Но одно вдруг очень четко понял нынешний князь Киевский — и бывший Черниговский. Понял, что верна его догадка на счет стольного града, понял, что хан поганых Батый не отступится от него, каким бы образом тот ему не достался: хоть после переговоров, хоть после штурма.

— Благодарю Тебя, Господи, что вразумил… Благодарю, Ангел мой хранитель, что помог…

Да, князь загнал себя в ловушку согласием на союз с татарами. Да, он не разобрался в своих чувствах, не успел решиться упредить рязанцев о татарах… Но еще ничто не кончено. Еще ничто не решено…

Впервые за последние дни голова князя прояснилась, а мысли его стали четкими, емкими, верными!

Да, сил у него немного — но и татары половину орды своей от стен града отправили на полудень. Ежели ночью ударить… Ежели ночью ударить, сколько поганых удастся побить? Многих, очень многих — хоть те на стоянку и отдельно становятся, обнося ее возами… Все же прорваться к ним удастся. Да к ханскому шатру!

Нет… Это лишнее. Батый и его верные чингизиды наверняка успеют бежать… Лучше по порокам! Да, лучше по порокам ударить, пожечь все камнеметы татарские — вот это великое дело! И Мстислава Глебовича предупредить — нужно его предупредить заранее. Хоть и завалил двоюродный брат все ходы подземные… Но если написать послание на выделанной коже, написать, что русичи по татарам хотят ночью ударить — так его можно и через стену стрелой переправить! А уж там коли поверит ему Мстислав и решится помочь, то поведет рать на вылазку. Ежели не поверит… Что же, увидев настоявшую сечу — поверит! А там или в сече поможет, или хотя бы отступающим к граду ратникам ворота откроет…

К воеводе же, боярину Святославу, что повел гридей с татарами на полудень, гонца потребно направить. Коли еще не схватился с рязанцами хан Шибан, поставленный Батыем во главе поганых, то Святославу стоит в будущей сече по татарам ударить. Глядишь, если вместе на агарян навалятся, сдюжат русичи — и восточные, и западные, рубясь плечом к плечу с иноземцами!

А ежели случилась уже сеча… То тогда уцелевшим воям следует ночью подняться, коней на выпасах своих разобрать, а по выпасам поганых ударить, оставив тех без лошадей! И увести табуны татарские — хоть через то же Переяславское княжество, в Киев… Уж пешие степняки-то не так страшны, как конные!

Решено. Этой же ночью отправит Михаил гонца к Святославу, а стрелой — послание к Мстиславу, в осажденный Чернигов. Следующей же русичи ударят по татарской стоянке — даст Бог, вместе ударят!

Осталось только с Даниилом Волынским все обсудить… Хоть и враг он Михаилу, но ведь одновременно с тем — дальняя родня. Сестра-то Данилова, Олёна Романовна, женой Михаилу приходится… Ее именем и будет просить князь о помощи! Галич за то отдаст не раздумывая, хоть и всех галицких ратников под руку шурина прямо сейчас отдаст…

О том, что будет, если Даниил Романович при личной встрече ответит отказом, выслушав предложение Михаила, князь старался не думать. Только рука его при этом невольно касалась меча…

…Но Михаил Всеволодович зря опасался на счет Даниила Волынского. Тот идею зятя поддержал сразу, как только посмотрел в его горящие огнем скорби и надежды глаза, и сердцем понял — не врет князь Киевский. И тогда уже Волынский князь сгоряча открыл правду о гонце к рязанцам — чем вызвал не порицание, а только настоящий, непритворный восторг зятя!

Да только невдомек было обоим князьям, что Батый оцепил Чернигов густой цепью своих разъездов. И когда новые гонцы их вместе отправились к воеводам (Святославу и Дмитру, преданному боярину и тысяцкому Даниила), то перехватили их поганые вместе с посланиями…

И утром следующего дня, когда русичи еще только готовились к внезапному для татар ночному бою, Батый уже знал об измене орусутов и готовящемся нападении…

Глава 8

…— Бешенные собаки! Трусы! Лживые предатели! Да я сейчас же прикажу уничтожить всех орусутов, вырезать до единого!!! Захотели руку хозяина укусить, псы — ну так познайте теперь его ярость!

После того, как гонцы князей, претерпев великие муки, все же выдали планы Даниила Волынского и Мстислава Черниговского, хан Бату разъярился не на шутку, желая сей же миг покарать изменников. Но оставшийся с ним Байдар, приближенный к ларкашкаки после противостояния с Мунке и присутствовавший при допросе, чуть насмешливо бросил, выгнув бровь:

— Усмири свой гнев, великий хан, если желаешь не только наказать предателей, но и одним ударом захватить Чернигов.

Батый, уже жестом руки подозвавший туаджи, с интересом и легким недоверием посмотрел в довольные глаза двоюродного брата — после чего резко бросил:

— Говори!!!

Легкая полуулыбка сползла с губ «темника» осадного обоза — резкий окрик не на шутку разошедшегося ларкашкаки ему не очень понравился. Однако же, понимая