Небо медленно светлело, наливаясь нежно-розовыми тонами, предвещая ветер. Такие яркие ночью, созвездия таяли в наливающемся лиловыми красками небе. Сколько ни сопротивлялись северные ветра, но весна была уже где-то поблизости. Еще дюжина дней – и все, стают самые высокие снега, вскроется лед на реке, и весь славный Норгонд превратится в одно большое болото. Болото, из которого лучше всего исчезнуть сразу по завершении судьбоносной миссии. Мыслишка «сделать ноги» прямо сейчас подкралась вовсе не незваной. Тем более что эльф все-таки вытребовал половину платы вперед. И в принципе, без оставшейся части можно было обойтись, хоть и не привык Альс экономить на себе.

– Ты там не уснул? – спросила Росс, чья очередь была следующей.

– Нет!

– Силен, – зевнула сладко женщина. – Я б еще поспала.

– Хрен тебе. Размечталась. Я тоже устал, – усмехнулся добродушно эльф.

– Слушай, а что это за штука такая – Меч Вечности? – спросила Росс.

Лицо Альса выразило крайнюю степень презрения:

– Ржавая железка, которой лет сто пятьдесят, лежит себе где-то в пыли, заросшая паутиной и обосранная летучими мышами.

– А при чем здесь вечность?

– Так звучит красивее, надо полагать. Людишки очень любят давать шикарные названия всяким предметам обихода. Что ни колечко – то Всевластия, что ни сапоги – то «невидимки». Традиция такая.

– Я погляжу, ты людишек не сильно того… уважаешь? – спросила наемница.

– Не за что, – отрезал эльф.

– Вы все такие высокомерные? Считаете себя высшей расой? – Росс начинала заводиться.

На эльфа ее сдержанное раздражение не подействовало совершенно. Он лишь пожал плечами.

– А ты что, до седых волос дожила и еще любишь все человечество? – полюбопытствовал он.

– Нет, не люблю.

– Ага, понятно. Тебе – можно, ты же человек. А мне обязательно надо любить.

Наемница крепко призадумалась.

– Запутал ты меня, остроухий, – пробурчала Росс.

– Ну сиди теперь распутывай, а я – спать, с твоего позволения.

Попробовала бы она не позволить…

К полудню все были уже на ногах, спешно дожевали остатки ужина, закидали кострище снегом и двинулись в путь.

Ничего хорошего от затеи колдуна нельзя ожидать – эту истину Альс успел себе уяснить давным-давно. Но господин Вир'емар снова сумел его удивить. Более идиотского похода эльфу видеть и тем более участвовать в нем не доводилось. То ли династические претензии Раенбарда его соперник принимал всерьез, то ли великий маг разболтал об их миссии всем и каждому… Скорее и то и другое одновременно. Король, он же узурпатор, Вандэр подошел к делу с похвальным тщанием, бросив на поиски и отлов заговорщиков лучших из лучших. Потому что больше таких спокойных ночей и дней у наемников не случилось. Если они не карабкались по скалам и не продирались сквозь чащу, то отбивались от вооруженных людей, чьей целью были их жизни, а если не это, то уворачивались от магических ловушек, которыми был буквально усеян склон горы. Видимо, Меч Вечности все же представлял собой определенную ценность и угрозу.

Гораздо интереснее было наблюдать за напарниками по отряду. Т'илру, скажем, был суеверен до крайности и вместе с ножами носил при себе целый арсенал всяческих амулетов, заговоренных веревочек, корешков от сглаза, камушков на счастье. Коротышка свято верил во все приметы, какие только существовали в мире под двумя лунами: что поцелуй девственницы существенно увеличивает мужскую силу, а нетопыриные крылья – верное средство от сумасшествия; что если в двойное полнолуние залезть на перекладину виселицы, на которой повешен отцеубийца, и, разжевав корешок огнецвета, сказать нужные слова, то весь следующий год удача будет сопутствовать всем твоим делам. Слова же, которыми должно было сопроводить столь ответственный момент, Альс перевел со староаддаля[6]как весьма и весьма непристойное ругательство. Т'илру, само собой, не поверил. Зато попытался взять с нелюдя «клятву верности». Была такая древняя байка, утверждавшая, что если помочь в беде эльфу, то прежде нужно взять с оного клятву, обязывающую нелюдя служить человеку верой и правдой. Клятва, дескать, скреплялась кровью и была нерушима. И когда Альс едва не сорвался со скалы, содрав себе ногти на обеих руках, то прежде чем его вытащить, метатель ножей попытался исполнить свою задумку.

– Поклянись, что будешь служить мне! – заорал коротышка, перекрикивая ветер.

– Иди ты…

Ветер унес слова эльфа прочь.

– Ты сейчас свалишься, – предупредил Т'илру, сделав круглые от напускного ужаса глаза.

Пальцы эльфа скользили от липкой крови, а ноги бессильно елозили по камню, покрытому ледяной коркой.

– Ну?

– Клянусь! – рявкнул Ириен и тут же получил желаемую помощь.

Лысый хитрец сиял от радости. Правда, его радость длилась очень и очень недолго. Альс тут же схватил его за горло и сжал так, что у того вылез язык изо рта и глаза из орбит. В другой руке у эльфа был меч, который нацеливался прямо в живот Т'илру.

– Х-х-х-х-х-г-г-г-г-г!

– Я тебя сейчас скину вниз головой, сволочь.

– Альс! Что ты делаешь? – возопил волшебник, став невольным свидетелем скандальной сцены удушения коротышки.

Альс пояснил причины своего неблаговидного поступка. Маг только расхохотался и в ответ поведал о малоизвестном суеверии.

– Вы это серьезно? – не поверил Ириен. – Это ж полная чушь. Бред!

– Спросите у нашего общего друга. – Маг кивнул на трепыхающегося Т'илру.

– Это правда?

Коротышка кивнул, дескать, истинную правду говорил господин Великий маг. Точно-точно! Альс нехотя отпустил его на свободу.

– Придурок!

И добавил от чистого сердца увесистый тумак по оттопыренному уху, скрепив отмену клятвы.

– А не хрен прятаться веками за горами, – проворчал Ийнэрин, услышав вечером на привале про происшествие.

– Точно! – поддержала его Росс. – Еще немного времени пройдет, и про эльфов будут рассказывать, что у них и рога и хвосты имеются.

Тэннри, по обыкновению своему, не обмолвился ни единым словом. Бэн вообще отличался редкостной молчаливостью. Зоркие глаза Ириена все-таки высмотрели на его шее следы от рабского ошейника. Бледно-серовато-розоватые полосы свидетельствовали о горькой и несправедливой судьбе полукровки. Альсу доводилось самому видеть, как тангары продавали таких, как Бэн, в рабство. Позор дочерей продавался аймолайским и нарским торговцам за полновесное серебро. Дед спокойно продавал внука, дядя – племянника, брат – единоутробного братца. Нет участи хуже, чем родиться у тангарской матери от отца не-тангара.