антибиотики. На самый вирус они не действуют, но зато предупреждают осложнения, в первую очередь воспаление легких.

В борьбе против гриппа наука и народная медицина испробовали сотни лекарственных средств. Ни одно из них не достигало цели в полной мере. В 1937 году известный советский вирусолог А. А. Смородинцев предложил использовать противогриппозную сыворотку. Она содержит антитела, которые мешают вирусам проникнуть в клетку. Сыворотка хорошо действует в начале заболевания, когда вирус не успел еще захватить большинство восприимчивых клеток.

Пока еще не создан препарат, убивающий вирус. Это очень нелегкая задача. Мы ведь видели, что вирус растворяется внутри клетки, становится как бы составной ее частью, перестраивая весь ее аппарат. Как тут сделать, чтобы лекарство обезвредило нуклеиновую кислоту вируса, не причинив вреда нуклеиновым кислотам самой клетки?

Не меньшие трудности возникли, когда ученые попытались создать предохранительную вакцину против гриппа, подобную тем вакцинам, которые так надежно защищают человека от оспы, от желтой лихорадки. Мы уже видели, как дьявольски изменчив гриппозный вирус. Создашь вакцину, защищающую от известных науке видов, а там, глядишь, появились другие. Дело еще и в том, что есть множество так называемых простудных заболеваний, которые похожи на грипп и тоже вызываются вирусом, но совсем другим. Исследователи уже насчитали более ста других вирусов — виновников заболеваний, сходных с гриппом. Что же, приготовлять и впрыскивать людям сто вакцин? Создавать одну вакцину, состоящую из ста компонентов? Ни то, ни другое, очевидно, невозможно.

Но все-таки предохранительные прививки против гриппа, широко проводимые в ряде стран, в том числе и в СССР, признаны верным направлением в борьбе с гриппом. Вакцина воздействует на самые распространенные, хорошо известные науке типы вирусов — А и В. В первую очередь прививки делают медикам, продавцам, кондукторам в поездах, автобусах, трамвае. Они соприкасаются с огромным количеством людей и больше других подвержены опасности заболевания. Прививки против гриппа приходится возобновлять ежегодно, они дольше не действуют.

Немало надежд возлагают ученые на интерферон. Что это такое? Давно уже было замечено, что если в живую клетку проникла одна вирусная частица, то второй уже там делать нечего, она будет обречена на бездействие. В 1957 году английским ученым Айзексу и Линдеману удалось выяснить причину этого загадочного явления. Оказалось, что клетка, пораженная вирусом, в качестве защитной меры начинает вырабатывать белковое вещество. Молекулы этого вещества (его назвали интерфероном) вступают в бой с вирусами еще до того, как подоспеют антитела. Интерферон действует внутри клетки. Если вирусная частица пробьется через оболочку, где уже есть интерферон, то она не сможет размножаться в протоплазме клетки, молекулы интерферона обезвредят ее.

Выяснилась еще одна замечательная особенность интерферона: он препятствует размножению почти всех известных видов вируса. Интерферон выделили в чистом виде и стали изучать его пригодность для предупреждения вирусных болезней. Он безвреден для организма.

Интерферон — новое средство, оно еще испытывается. Но его уже не без успеха применяют против гриппа. Сотрудники Всесоюзного института гриппа (первого в мире подобного учреждения, созданного недавно в Ленинграде) и Института вирусологии имени Ивановского придумали, как заставить клетки интенсивно вырабатывать интерферон еще до болезни. В организм вводится вакцина, содержащая живой, ослабленный или облученный ультрафиолетовыми лучами вирус, который безвреден. Такой способ хорош для предупреждения гриппа.

За вирусом гриппа следят в разных концах света. Нельзя оставлять без внимания противника, который способен за полгода свалить с ног два миллиарда людей.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Глава девятая

Ивановский

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Приказ от 14 сентября 1901 года: зачисляется экстраординарным профессором Варшавского университета, по кафедре анатомии и физиологии растений, магистр ботаники Дмитрий Иосифович Ивановский.

Экстраординарный — чрезвычайный, необыкновенный, из ряда вон выходящий. Да, да… Но на языке чиновников из департамента просвещения это означало всего лишь «сверхштатный профессор», в противоположность ординарному — штатному, постоянному. Почему же «сверхштатный», ведь место-то было свободно, они же поменялись с Палладиным? Но Ивановский еще не защитил докторскую диссертацию. Через два года, когда он получит степень доктора, сделают «ординарным».

Однако же все это суетность. Учебный год начался, надо читать курс. И хочется устроить по своему вкусу лабораторию. Тут все как-то не по нему и тесновато. Ивановский раздражается и оттого становится еще более молчалив и замкнут, чем обычно. Раздражение усиливается и от сознания собственной неправоты: лаборатория не так уж плоха, нельзя же требовать, чтобы тут все было устроено, как у Фаминцына на Васильевском острове; фаминцынская лаборатория вообще одна из лучших биологических лабораторий Европы.

Но вот жизнь вошла в привычные рамки. Микроскоп на месте, освещение удобное. Свеча Шамберлена, остро наточенная бритва, ремень для ее правки, препаровальная игла, лупа, лабораторная посуда — все под рукой. Углубившись в работу, он приходит в себя. Тишина. Сосредоточенность. Иногда ему начинает казаться, что он в Петербурге, на Васильевском. Но там сейчас хмуро, дождливо. А тут солнце и за окнами — чуть тронутые желтизной листья кленов.

Проходит год, другой. Он уже доктор ботаники, он уже ординарный профессор. В лаборатории мало что изменилось. Тот же микроскоп. На предметном стекле то кусочек кожицы зеленого листа с устьицами, через которые растение испаряет воду и поглощает из воздуха углекислый газ, то мякоть листа, начиненная чечевичками хлоропластов — крохотных зеленых телец, содержащих хлорофилл. Но листья уже не табачные. И свеча Шамберлена стоит, забытая, в углу шкафа — Ивановский больше не фильтрует. Он словно забыл о мозаичной болезни табака, об открытом им вирусе, о спорах с Бейеринком и Вудсом. Защитив докторскую, он никогда больше к этой теме не вернется. Никогда, хотя будет плодотворно трудиться в науке еще почти два десятилетия, до самой своей смерти.

Почему Ивановский вдруг оставил дело, которому посвятил лучшую пору своей жизни? Что думал, говорил он сам по этому поводу? Да и говорил ли когда вообще? Нам про то неизвестно.

Быть может, он не придавал большого значения своему открытию? Нет, не стал бы он посвящать докторскую диссертацию теме, которую считал не очень значительной. Он был честен и совестлив. Не стал бы он многие годы вести глубокие исследования, затевать научные споры. Конечно, Ивановский не мог предвидеть, как будет развиваться новая наука, у колыбели которой он стоял, — вирусология. Вряд ли он, лишенный тщеславия, задумывался над тем, как оценят его вклад в науку потомки. Но значение своего открытия Ивановский понимал вполне отчетливо. Об этом говорят его труды, посвященные мозаичной болезни табака…

Многие науки, в особенности те, что требуют постановки тонких, сложных опытов, развиваются скачкообразно, в зависимости от