Конечно, я не подставлял своих парней, как говорят сейчас менты, дескать, подставил, бросил, и их перебили. Не так все было. Все случилось неожиданно, и в момент, когда мы собрались в полном составе, что случалось редко, чтобы провести большую резонансную операцию и выставить требования властям. Однако не успели даже выступить. Окружили нас грамотно, без звука, перекрыв все пути и выходы, сняли дальние посты и начали планомерно расстреливать из минометов. По квадратам, в шахматном порядке. Жестко и безжалостно.

Выход оставался один – прорваться, пока всех не уничтожили, и уходить через пещеры. Но входы в пещеры и путь через них знали только четверо из оставшихся. Я разделил всех на четыре группы, но само разделение должно было произойти только после прорыва. И мы прорвались через ряды «краповых». А с другой стороны подпирали «летучие мыши». Мы прорвались на склон с остатками, многих потеряв по пути, но отсюда, со склона, можно было уйти через пещеры, о которых посторонние вообще мало знали. Однако во время прорыва из всех четверых, кто знал проходы, я один остался в живых. И вообще прорваться колонной не получилось, и группы рассеялись, разбились на мелкие группы, ища спасения от кинжального огня за ближайшими к ним укрытиями, а эти укрытия разбивали колонну на ручейки. Я остался с тремя бойцами и вел их к одному из проходов, когда нас стали догонять. Проход в пещеру оказался завален оползнем. Я двинулся искать другой. Идти всем вместе – заметно. Одному проще. Я спрятал парней в низинке у ручья, там кусты гуще, и пошел на поиски. Проход я нашел. Но вернулся уже тогда, когда в живых остался только один Давид Копченый, и тот стоял с поднятыми руками перед четырьмя солдатами. Спецназ ГРУ стреляет быстро и точно. Я не успел бы всех четверых уложить. Тогда решил действовать по-другому. Я показал Давиду, стоящему ко мне лицом, гранату. Он увидел меня и гранату увидел, и все понял. Гранату я бросил с близкого расстояния, навесом, чтобы точно попасть в место, откуда осколки полетят веером и без помех, и сам едва успел отскочить за камень. И вовремя отскочил. Прятался от осколков, а спасся еще и от пуль – в меня стрелял пятый спецназовец. Пули срикошетили от скалы, за которой я прятался.

Взрыв раздался вовремя, и я, чуть выглянув, увидел, что гранату бросил удачно. У Копченого было время отпрыгнуть. Но тут же, в ответ на взрыв, в скалу ударили новые пули. И сразу же я услышал сухое и жесткое лязганье затвора. Характерный звук, когда кончаются патроны. Время терять было нельзя, потому что умелые руки перезарядку осуществляют за секунды. Я выскочил из-за скалы, готовый стрелять. Неподалеку от меня стоял с автоматом в руках немолодой офицер. Стоял и смотрел на меня, понимая, что он теперь, безоружный, против меня ничего предпринять не может. Но смотрел он спокойно. Причем смотрел то мне в глаза, то за мою спину, туда, где моя граната накрыла его парней. И совсем не выказывал испуга. Мне хотелось увидеть в этих глазах испуг. Тогда я пристрелил бы его. Но он достойно держался. Я попробовал вывести его из себя насмешкой. Он не отреагировал.

Это был, конечно, старший офицер. Может быть, он и командовал операцией. Может быть, это он уничтожил мой отряд. Я спросил. Он сказал, что он – комбат спецназа ГРУ. Что мне было с ним делать? Не умею я просто так людей убивать. Вот так вот просто, как палач. Другое дело – в бою. И даже то, что он уничтожил мой отряд, я не мог поставить ему в вину. Мы воевали друг против друга, и воевали честно. Удача оказалась на его стороне. А потом ко мне лицом повернулась. Но и уйти просто так я тоже не мог. Я сделал назад несколько шагов, комбат попытался сократить дистанцию. Наверное, в рукопашку рвался. Он же не знал, что желает выступить против экс-чемпиона Европы по карате. Я бы согласился силами с ним помериться. Но рукопашный бой может затянуться. И другие спецназовцы подоспеть могут. И потому я дал одиночный выстрел ему в ногу. Потом забросил подальше его автомат, чтобы он не смог сразу перезарядить его, отобрал пистолет и поспешил на помощь зовущему меня Давиду Копченому.

Я и сейчас часто вспоминаю того комбата. Что с ним стало? Хромает или уже бегает? Просто интересно было бы на него посмотреть – глаза в глаза. Как-то он сейчас меня воспримет? Я даже узнать пытался его фамилию и место службы. Нескольких знакомых просил выяснить. Обещали. Но точно сказать никто не смог.

Снова позвал Копченый. Я думал, его зацепило осколком, – оказалось, он отпрыгнул раньше взрыва. От осколков спасся, но один из солдат прострелил ему ногу навылет. Легкое ранение.

Я повел Копченого к проходу в пещеры. Он опирался на мое плечо, стискивал зубы, чтобы перебороть боль, и шел. Мы с ним оба видели сидящего на земле комбата. Тот по «переговорке» с кем-то общался, что-то требовал. Наверное, хотел организовать погоню или медиков вызывал себе и солдатам, раненным осколками. Двоих, кажется, положило сразу, а двое, я видел, еще живы.

– Ты не убил его? – спросил Давид, с удивлением посматривая на комбата.

– Пусть живет. Он, по большому счету, дал мне возможность мои дела делать.

Давид, конечно, ничего не понял. Да ему и понимать необходимости не было. Если бы понял, взглянул на меня с иной стороны, а мне это не слишком нравится. Копченый должен идти за своим эмиром и позволять ему поступать так, как тому заблагорассудится. Дисциплину у меня в отряде никто не отменял.

Я отвел Копченого в пещеру, которая была оборудована для длительного проживания. Там даже аптечка была, и я смог сделать ему перевязку. И продукты там были. Мы отсиживались три дня. Я выбирался временами, чтобы посмотреть, что внизу творится. Там работали следователи, кругом рыскали «краповые». Но отодвинуть камень, прикрывающий проход, они не смогли.

Так мы дождались момента, когда все пути освободились...

* * *

Хорошие люди нашлись быстро. Отвезли нас на машине туда, куда я попросил. И врач хороший нашелся. Он обработал рану Копченого, которая уже начала гноиться, и просто срезал с нее куски воспалившегося мяса. Давид терпел, хотя наркоз был самый примитивный – пара уколов какого-то анестезирующего препарата. Я на этой операции, что проводилась у врача дома, на кухонном столе, был ассистентом.

Закончив перевязку, врач положил мне руку на плечо и попросил:

– Забудь, если можешь, о моем участии в этом деле. Никому не говори, иначе мне несдобровать. Я никого не боюсь, но зачем искать себе неприятности, если можно обойтись без них.

– Обещаю, – сказал я твердо. – А что с Давидом?

– Заражение не началось, просто воспаление. Я дам антибиотики, пусть пьет. Через три дня сможет бегать. Пустяковая сквозная рана. Ее бы сразу хорошенько обработать, уже бегал бы. Он парень крепкий...

– Спасибо, – пожал я руку врачу.

Машина ждала нас во дворе. Перевезли на сорок метров в другой двор. И там мы отдыхали неделю. Копченый в самом деле через три дня если не бегать, то ходить начал. Но я боялся, что у него при большой нагрузке может открыться рана, и дал ему отдохнуть до конца недели. Я за это время успел встретиться с кучей народа. Навел кое-какие справки. И уже знал, что мне нужно делать. Первое и главное в нашей ситуации, естественно, раздобыть новые документы. Желательно несколько комплектов. И я знал, кто нам их сделает.