К вечеру позвонил Даник.

– Ну что, старушка? Все воюешь? – весело вопросил он. – А я вернулся с Мальдивов, включил телевизор – ба! Знакомые все лица! Еле к тебе пробился. Делишься впечатлениями? Тебе сейчас надо не языком чесать, а компенсацию потребовать у руководства за понесенный моральный ущерб. Хочешь, я помогу грамотно составить бумаги?

– Спасибо! – сердечно поблагодарила Соня. – Я непременно воспользуюсь твоими советами.

– Ну, как знаешь, – обиделся Даник, уловив в ее тоне саркастические нотки. – Я первый великодушно протянул тебе руку, готовый все забыть и простить…

– Ну-ка, ну-ка! – изумилась она. – Вот с этого места, пожалуйста, поподробнее!

– Еще пожалеешь! – окрысился Даник. – И запомни – это было твое решение! Ты же не можешь жить, как нормальные люди – радоваться тому, что имеешь. Нет! Зачем же? Лучше ломать и строить, бороться и искать! Пионерское детство не дает покоя? Такие, как ты, кончают свои дни в богадельне! Останешься одна…

– Да уж лучше в богадельне, чем с таким мудаком, как ты! – заорала Соня, тыча дрожащим от ярости пальцем в нужную кнопку, и все никак не могла попасть, чтобы оборвать его ответный истерический визг.

Наконец ей это удалось, и она размахнулась, собираясь запустить телефон в стенку, но пожалела новенький мобильный и огляделась в поисках более подходящего козла отпущения. Но за неимением такового выместила свои чувства на забытом носовом платке Даника, двумя пальцами и с соответствующим выражением лица препроводив его в мусорное ведро.

А вскоре по квартире штормовой волной прокатилось еще одно шокирующее известие. Оказалось, что потомки обездоленного революцией инженера Копнова пытаются через суд восстановить свои наследственные права на дом, а всех жильцов соответственно коленом под зад послать в неизвестном (или как раз хорошо известном) направлении.

Охваченные жгучей классовой ненавистью, жильцы высыпали в широкий коридор и пошли стенка на стенку. Причем силы были явно неравными. С одной стороны стояли плечом к плечу амбициозная правнучка инженера Копнова, ее муж Игорь, мальчишки с красными пластмассовыми мечами и верная Фросечка. Напротив сплотили ряды Красновы с сыночком Лешенькой, прихватившим для такого случая недавно подаренный автомат и время от времени постреливающим короткими трескучими очередями в сторону недавних дружков, а ныне заклятых противников. Рядом истекала мочой баба Люба, яростно краснела Валентина, Витек, расцветший нежными юношескими прыщами, возбужденно поддергивал трепещущие в предвкушении предстоящей свары причиндалы, и грозно надувал щеки петушиногрудый Васятка. А рядом мелко дрожали временно объединившиеся ради такого случая непримиримые сестры. И только далекая от забот бренного мира Анна Владимировна и гордая Соня сохранили нейтралитет.

Первый камень бросила интеллигентнейшая старушка Сталина Александровна:

– Ваши рахитичные дети, зачатые в пьяном угаре, лишают людей заслуженного отдыха! – гневно обличила она.

– А чем они провинились?! – вскинулась правнучка инженера Копнова, нервно привлекая к себе своих крепышей.

– Носятся с утра до вечера, как сраный веник! – заорала Валентина. – Ноги бы им обломать, троглодитам!

– Ты лучше за мамашей слабоумной приглядывай, – посоветовал Игорь, – пока мы тут все ее мочой не захлебнулись.

– Кровью своей захлебнешься, – зловеще пообещал Васятка. – Мы таких козлов всей зоной имели и в рот, и в жопу!

– Ах ты, гнида камерная! – взревел Игорь, вытягивая его за шкирку из-за широкой спины Валентины. – Да я тебя сейчас по стенке размажу!

Затрещала разрываемая в клочья рубашка, заголосили женщины, испуганно закричали мальчишки.

– Убивают! Убива-ают! – блажил Васятка.

И Соня, предусмотрительно заперев дверь, набрала номер милиции и трагически зашептала:

– Немедленно вышлите майора Шарафутдинова по адресу Большая Дмитровка, дом шестнадцать, квартира три! У нас тут преступление совершается! Он знает…

…Было совсем поздно, когда в ее комнату решительно постучали. Страсти к тому времени давно угасли, и Соня задремала в кресле под тихий шелест телевизора. Вскочив с тяжело бьющимся сердцем, она бросилась к двери. На пороге стоял майор Шарафутдинов.

– Ну что, Софья Образцова? Страсти вокруг вас так и кипят. Как вы ухитряетесь не вылезать из гущи событий, не покидая своей каморки? Вот вам повестка, жду вас завтра в отделении в двенадцать часов.

– Зачем? – удивилась Соня.

– Что значит зачем? – в свою очередь, удивился майор Шарафутдинов. – Будем вас от общества изолировать, поскольку вы являете собой объект повышенной опасности. Я в последнее время жену свою реже вижу, чем вас. Дома почти не бываю – бегаю по вашим вызовам. Не успею из одной беды вытащить, как вы уже в другую вляпались. Для этого особый талант требуется.

– Нет, подождите! – заволновалась Соня. – При чем же здесь я? Правильно говорят, что с милицией лучше не связываться. Человек проявляет гражданскую активность и сам же оказывается виноватым. А истинные преступники в это время разгуливают на свободе!

– Язык у вас подвешен неплохо, – засмеялся майор. – А вчера стояла, как обкаканная. Испугалась так сильно?

– Что вы выдумываете? – вспыхнула Соня. – Чего мне бояться?

– Вот это правильно, – похвалил он. – А вызываю я вас завтра в качестве свидетеля для дачи показаний по вчерашнему происшествию.

– Тогда я, конечно, приду.

– Да уж сделайте такую милость, сударыня, приходите…

На следующий день, когда Соня, коротко стукнув, вошла в кабинет майора Шарафутдинова, тот, вальяжно откинувшись на спинку стула, разговаривал с какой-то крашеной блондинкой. Блондинка в изысканной позе, позволявшей насладиться всеми изгибами ее плотного тела, с нескрываемым раздражением посмотрела на вновь прибывшую.

– Закройте дверь с той стороны, вас позовут.

– Нет, нет, – оживился майор Шарафутдинов, жестом приглашая Соню садиться. – Проходите, Софья Образцова. Мы уже закончили.

– Да мы еще и не начинали, – окрысилась блондинка.

– Свободны, лейтенант!

В его голосе звякнул металл, и девица, поджав губы, резко встала, но из комнаты не ушла – села за соседний стол, демонстративно разложив перед собой бумаги.

Удивительное дело – едва переступив порог этой комнаты, Соня таинственным образом поняла, что крашеная блондинка-дознаватель безнадежно влюблена в своего начальника и вся ее агрессия вызвана появлением другой женщины, в которой она мгновенно почуяла угрозу своему гипотетическому счастью. Ну не странно ли? И разве не чушь собачья? (Вот тоже, кстати, непонятное выражение. Почему именно собачья, а, например, не баранья, что гораздо логичнее, или, допустим, лошадиная? Что, впрочем, столь же нелепо. Откуда вообще эта странная приверженность к собаке? Собачья жизнь, собачья смерть, собачья радость, сукин сын, сучий потрох. А ведь милейшее, казалось бы, существо, друг человека.)