А зачем привязали? А чтоб не всплыл.

…Утром за завтраком Инга Вольдемаровна сказала Соне:

– А знаете, вами интересовался сам Арнольд Вячеславович. Спрашивал, не целесообразнее ли будет перевести вас в пресс-службу компании? Но я заверила, что вы отличный работник и прекрасно справляетесь со своими обязанностями.

Через полтора месяца Соня вернулась в свою каморку со сложным чувством вновь обретенной свободы и легкой грусти от разлуки со ставшими неожиданно близкими людьми. Но самой главной ее печалью явился кот-чаровник, незабвенный Филитопий, «тепленький животик», «толоконный лобик», «столбик жира», «пыльное тельце» – и как там еще она его называла, уткнувшись носом в теплую мягкую шерстку?

– Тебе с мужиками надо спать, а не с кошками, – сердилась Марта. – Успеешь еще…

Но пока не получалось ни с теми, ни с другими. Тоже, между прочим, не самый плохой вариант – хочешь, вдоль ложись, хочешь, поперек, а то наискось, если вдруг придет такое желание. Одеяло – твое, читай хоть до самого утра, никто не скажет: «Давай вырубай свет или чеши мне спину свободной рукой». И как это охарактеризовал семейную жизнь один безымянный мудрец (или дурак?): «обмен дурным настроением днем и дурными запахами ночью»?

Так что еще неизвестно, кто кому должен завидовать.

Слова, слова… А время идет. Да что там идет! Бежит, летит, несется вскачь. Помнится, жива еще была бабушка Констанция, Марта как-то посетовала, что отпуск промелькнул, как один день. «Да что там отпуск! – воскликнула мать. – Лето промелькнуло!» «Да что там лето, – сказала бабушка. – Промелькнула жизнь…»

Между тем коммунальные страсти утихли, прогорели, оставив под кучкой пепла тлеющие угольки, готовые вспыхнуть в любой момент, дай только повод. Однако новых причин для волнения не было, а старые плавно сошли на нет. Усилия потомков инженера Копнова вернуть назад родовое гнездо, забуксовав в самом начале, окончательно увязли в хитросплетениях бюрократической паутины и даже вызвали сочувствие недавних яростных оппонентов.

– Это тебе не Прибалтика, бляха-муха, – авторитетно витийствовал на кухне Васятка, отрастивший себе бородку клинышком и теперь похожий на охваченного безумием Ильича в 1923 году. – Это Рассея, понял – нет? И здеся закон один для всех: не подмажешь – не поедешь, вот так. Сунул взятку – спи спокойно, бляха-муха. Считай, квартира в кармане. А нет денег – сиди и не вякай, пока тебя какой-нибудь жировик не выкупит, как, бляха-муха, в четвертой квартире.

Четвертая квартира располагалась напротив. Иногда Соня сталкивалась с ее обитателями на лестничной площадке, но знакомство ограничивалось взаимными приветствиями, и про историю с «жировиком» ей было ничего не известно. Ситуацию, как обычно, прояснила всезнающая Фросечка:

– Купил какой-то олигарх со всеми потрохами.

– Так уж и олигарх, – усомнилась Соня.

– А кто же он, по-твоему, если три семьи сумел расселить?! Одним подарил трехкомнатную в Крылатском, ну, их, правда, пятеро. Другим двухкомнатную на Кутузовском в старом доме, на меньшее они не соглашались – молодые, наглые. А стариков в Митино отправил, в однокомнатную. Стариков-то кто защитит? И так он это быстро провернул – оглянуться не успели. И сразу ремонт затеял, чтоб, значит, не отобрали. А знаешь, кого пригласил? Турок! У своих, видать, руки не из того места растут. А уж сколько туда добра перетаскали – не передать. Одного цемента, почитай, целую машину, будто не квартиру себе отделывает, а крепость строит. Правда, чистоту соблюдали, ничего не скажу. Лестницу мыли и даже асфальт перед входом, если, значит, чего нападало. Вот гляди, вроде басурмане считаются, а порядок держат. Наши-то все бы засрали, прости Господи.

– А я смотрю, дверь у них стоит металлическая. Ничего себе, думаю, забронировались.

– Так это же сейф, Соня! – блеснула Фросечка подхваченным, видимо, в обсуждении соседских перемен словом. – Представь только, какие там богатства сокрыты, если он одного только цемента машину привез!..

Но, как известно, для вора нет запора, а стремление проникнуть в чужую квартиру возрастает пропорционально крепости замка. Проверить этот постулат на практике удалось весьма скоро, поскольку уже на следующее утро Фросечка ворвалась к Соне с вытаращенными глазами и взволнованно зашептала:

– Звони скорее своему татарину!

– Какому татарину? – нахмурилась Соня, тоже невольно понижая голос.

– Этому своему, из милиции!

– Это не мой татарин, – холодно отреклась Соня.

– А то я не видала, как вы друг на друга поглядывали, – не поверила Фросечка, но тут же спохватилась: – Звони скорее в милицию! Соседскую квартиру грабят! Двое мужиков с чемоданчиком – я в глазок увидала. Двери пытаются открыть и звенят чем-то, лиходеи проклятые, наверное, отмычками.

– Я пойду посмотрю!

– Да пока ты расхаживаешь, они полдома вынесут!

– Нет, я сначала посмотрю! – заупрямилась Соня, на цыпочках побежала к входной двери и прильнула к глазку. Фросечка взволнованно дышала в спину.

На лестничной площадке действительно тихо переговаривались двое мужчин, колдуя над соседской бронированной дверью. Рядом стоял какой-то агрегат неизвестного предназначения, и Соня с ужасом подумала, что незваные гости могут ведь и бомбу взорвать. Вот так и подумала – «взорвать бомбу» – и метнулась к телефону. Фросечка немедленно заняла оставленный ею наблюдательный пункт.

Естественно, никакому майору Шарафутдинову Соня звонить не стала – при чем здесь вообще майор Шарафутдинов? – а набрала «02» и, как ей показалось, разумно объяснила ситуацию, не забыв упомянуть про бомбу.

Омоновцы появились так быстро, словно гуляли на соседней улице, ожидая условного сигнала. Услышав их богатырский топот, дикие крики «Лежать!», «Не двигаться!» – далее непечатно, а также лебединые стоны застигнутых на месте преступления грабителей, Соня попыталась было оттолкнуть Фросечку от дверного глазка, но та прикипела намертво, и тогда она решительно распахнула входную дверь, чтобы воочию убедиться в торжестве добра над злом.

Поверженные в прах грабители лежали ничком, прикрывая головы руками, омоновцы, продолжая орать благим матом, несильно тыкали их в бока тупыми носами громадных армейских ботинок, поскольку на плотно забитой лестничной клетке для размаха просто не было места, а по ступенькам неспешно поднимался майор Шарафутдинов собственной персоной.

Увидев Соню, майор весьма развеселился.

– О! – сказал он. – Гражданка Образцова! Кто бы сомневался! Чем порадуете на сей раз?

Омоновцы, словно нашкодивших котят, подняли преступников за шкирки, явив их суровому взору начальства. Было совершенно очевидно, что это отец и сын, так они походили друг на друга – одно лицо, явленное в двух временных плоскостях.

– Ваши документы, – холодно бросил майор Шарафутдинов, сверля их пронзительным взглядом, и, получив два паспорта, театрально вскинул брови. – Стало быть, господа гастролеры, из Смоленска к нам пожаловали? А что ж так плохо подготовились? Дверь открыть не сумели. Это, что же, первая гастроль? Или отмычки дома забыли?