Я видела залы, наполненные керамикой, тканями и металлическими изделиями индейцев мочика. Мастерство исполнения и красота их просто потрясали. На некоторых выставках демонстрировались даже сделанные мочика эротические статуэтки из керамики — положения пар на большинстве этих работ иначе, чем вызовом анатомической природе человека, я назвать не могу. В иных из сплетенных пар один участник оказывался скелетом. Сторож при выставке пояснил, что, по мнению индейцев мочика, переизбыток секса просто губителен. Однако мне, при нынешнем состоянии моей личной жизни, явно было нечего бояться.

Но, как ни развлек меня тур по музеям, если бы меня спросили, можете ли вы, к примеру, отличить изделие позднего периода культуры мочика от ламбаеке, ответом стало бы полное и безоговорочное «нет».

Однако вопрос, заданный мне Нилом, застал меня врасплох.

— Не думаю, что вы разбираетесь в том, как вести дела, — сказал он по-испански. — Счета, заработная плата, связи с местными властями, всякое такое. Беда в том, что сам-то я археолог, а не бизнесмен, и любая организационная работа напрочь выбивает меня из седла. У меня есть отличные исследователи, на раскопках им цены нет, но вести бухгалтерию и все такое ни один не умеет.

Разбираюсь ли я в том, как вести дела? Да еще как разбираюсь! Я пятнадцать лет, с одним только перерывом, управляла своим собственным делом. Конечно, надо соблюдать разумную осторожность. Я уже успела решить для себя, что единственный способ выжить в шкуре Ребекки Маккримон — по возможности приблизить ее жизнь к моей, чтобы снизить риск быть пойманной на каком-нибудь противоречии. По документам Ребекка родом из Канзаса, и водительские права ей выдавали именно там. Я же была в Канзасе всего раз, да и то проездом. Так что на этот счет мне придется соблюдать максимальную бдительность. Но вести дела? Кто сказал, что Ребекка Маккримон не имела никакого опыта в подобных вопросах?

— У меня довольно обширный опыт такого рода, — произнесла я, собрав все мои познания в испанском. — Я много лет управляла собственным делом. Розничная торговля мебелью. Правда, персонала у меня было немного, всего несколько человек, зато все вовремя получали заработную плату. И по счетам я всегда платила вовремя. А еще я привыкла иметь дело с таможенными властями и агентами, банкирами, налоговиками, бухгалтерами и поставщиками. Могу со всей честностью заявить, что ни разу не просрочила дату поставки по собственной вине. — Я немного помолчала и засмеялась. — Хотя, должна признаться, несколько раз была чертовски близка к этому.

— Вы приняты, — сказал он.

— Правда? — изумилась я.

— Разумеется. Вы хорошо говорите по-испански. Лукас пишет, что вам можно доверять — доверять абсолютно во всем, — и вы можете снять с моих плеч самое ненавистное занятие в мире. Чего мне еще желать? — Он засмеялся. — Лукас пишет, что, мол, просит меня об одолжении. Не говорите ему, но, по-моему, это я перед ним в долгу! — Условия вы знаете: доставка к месту раскопок, жилье и еда. Конечно, это не так уж много. Вы согласны? По рукам?

И он протянул мне руку. Я пожала ее.

— По рукам. Когда приступать?

Стив расстелил на столе карту.

— Мы проводим раскопки вот здесь, — он указал на пустое пятно на карте, — между Трухильо и Чиклайо. Культура мочика раннего и среднего периодов. Весьма многообещающее место. Ближайший город — Кампина-Вьеха.

Милый старина Лукас! Прямо к Кампина-Вьеха! Должно быть, я невольно вздрогнула, потому что Нил на несколько секунд остановился, прежде чем продолжить:

— Отсюда в Трухильо летают самолеты. Там надо найти автовокзал и сесть на автобус до Чиклайо. Они ходят почти каждый час и, если попросить, останавливаются в Кампина-Вьеха.

Сам я вылетаю туда сегодня же вечером. А вам предлагаю лететь завтра утром, днем побродить по городу — там есть что посмотреть, несколько достопримечательностей культур мочика и чиму, — а на следующее утро сесть на автобус. Я почти весь день проведу в городе и буду поглядывать на остановку. Если, когда вы приедете, меня там не окажется, просто сядьте на скамейку и чуть-чуть подождите. Я отвезу вас в наш лагерь. Мы сняли старую гасиенду. Там вы познакомитесь со всей остальной командой, включая и босса, Хильду.

— А теперь, — ухмыльнулся он, — давайте купим вам билет на самолет, пока вы не передумали. Кстати, как вы предпочитаете, чтобы вас называли?

Вот тут-то я едва не попала впросак. В его обществе мне было так спокойно, что я едва не назвалась настоящим именем, хорошо еще, вовремя опомнилась. А он уже продолжал:

— Лучше Ребекка или как-нибудь вроде Бекки?

— Ребекка, — ответила я. — Со всей определенностью, Ребекка.

После того, как мы с Нилом расстались, а солнце, как водится в тропиках, быстро-быстро начало спускаться к закату, я нанесла последний визит в то место, где, по сведениям Роба Лучки, жил Рамон Сервантес, которого я называла Ящером. Найти его дом оказалось совсем не трудно — в Кальяо проживал всего один Рамон Сервантес. Как и в двух предыдущих поездках, я поймала так называемый colectivo, этот типично перуанский вид транспорта — частный мини-автобус или фургончик, делающий регулярные рейсы по определенному маршруту, который написан на вывесках на переднем и боковых стеклах. Помимо водителя там есть еще и помощник — он открывает дверь и пальцами показывает число свободных мест. Фургончик останавливается ровно на секунду, чтобы только впустить вас и выпустить, зато он дешев и доставляет вас куда нужно, ловко пробираясь сквозь жуткие дорожные пробки, шумы и завесу выхлопных газов.

Рамон Сервантес, как я теперь окончательно уверилась, был человеком небогатым, раз ему приходилось жить на маленькой темной улочке на окраинах Лимы близ аэропорта. Район этот иначе, чем весьма скромным, назвать я не могла. Воздух там насквозь пропитался запахом прогорклого масла. Зато улицы, в отличие от многих центральных улиц Лимы, были вымощены, хотя и изобиловали ухабами и трещинами. Рамон жил в квартире, куда попадаешь по темной грязной лестнице, ведущей наверх между зловонным ресторанчиком и мастерской по ремонту машин. Стоя на улице, невольно ужасаешься, в какое же место ты попал, но, если сделать шаг назад, можно разглядеть на втором этаже приметы колониального прошлого Лимы: большие окна с решетчатыми, витыми карнизами для цветов, гипсовые венки и гирлянды под крышей. Ставни на окнах квартиры слева от лестницы были плотно закрыты.

В первый мой визит сюда, почти сразу по приезде в Лиму, я поднялась по темной лестнице на площадку второго этажа. Туда выходили двери двух квартир, одна напротив другой. На двери справа висела табличка с фамилией, но не Сервантес, а дверной молоток левой двери был обмотан черной траурной лентой. Я постучала — сперва нерешительно, потом погромче. Никакого ответа, ни звука. Я немного подождала, чувствуя на себе взгляд китаянки из маленького chifa, китайского ресторанчика на противоположной стороне улицы.

Во второй визит меня встретило все то же молчание за дверью. На сей раз я зашла в китайский ресторанчик через улицу и заказала пива. Через несколько минут китаянка, хозяйка забегаловки, подошла к моему столику.