— Кого вы ищете?

Я сообщила ей, что ищу сеньору Сервантес.

— Эту девку-то? — сказала она. — Сеньора Сервантес, так вы ее называете? Очень фасонно, очень. Ей бы понравилось. Считает себя лучше нас, всех прочих. Но тут ее кличут Карлой. А иногда — просто девкой. — Китаянка употребила слово fulana. У испанцев в ходу не меньше названий для жриц древнейшей профессии, чем у нас, англичан. — Да там она, там, — продолжала китаянка. — Просто к двери не подходит. Боится, это домовладелец. Платить-то за квартиру ей и нечем. Или боится своего деверя, который винит ее во всем. В смерти ее мужа то есть.

— Да, я слышала, — кивнула я. — Печальная история.

— Для нее-то, уж это точно. А для него — как знать. Для него-то — скорее милость Господня. Оставил ее с тремя детишками. Представляете, она отправила их к сестре, в Трухильо. Да такой, как она, вообще не следует детей заводить. Терпения не хватает. Сама как ребенок. А он, муженек, забрал все их деньги, да и бы таков. Отправился куда-то за границу, в Канаду, кажется, там и помер.

Похоже, моя новая приятельница была полностью в курсе всех дел своих соседей и ничуть не возражала поделиться знаниями с первым встречным.

— Интересно, и почему бы это? — сказала я.

Она фыркнула.

— Почему помер? Или почему сбежал в Канаду? Единственное, чему тут можно удивляться, так это откуда он взял деньги и почему не сбежал раньше, когда застал ее с другим. Со своим же собственным братом. Рамон Сервантес, он славный малый, не заслужил такого позора, вот что я вам скажу. Шлюха она, как есть шлюха.

Боже ты мой, подумала я, бедный Ящер! Но каким образом то, что ты застал жену на месте преступления, да еще с собственным братом, толкнуло тебя на аукцион в Торонто, навстречу кровавой и преждевременной кончине в кладовой моего магазина?

Однако китаянка сказала мне еще не все, что хотела. Она прервала рассказ лишь для того, чтобы принести еще пива — которое я не заказывала. По-видимому, таким образом мне полагалось расплатиться за информацию.

— Но что толку жалеть Рамона, правда? Мертвых жалей, не жалей, им все равно. Вот кого мне и правда жалко, так это его брата, Жоржа. Просто раздавлен горем. Раздавлен. Винит во всем себя. Пьет, как лошадь, в баре тут на углу, а потом приходит и стоит под окнами. Я ее зову шлюхой, а он — ведьмой, bruja. Говорит, она, мол, околдовала и его, и брата, заставляла их делать всякие дурные вещи. Жена его, беднягу, конечно, бросила. И детей забрала. Вот его мне и правда жаль.

— Вон. — Она показала на расхристанного и, судя по всему, мертвецки пьяного парня, что как раз проходил мимо забегаловки. — Жорж.

Мы молча проводили его взглядом. Китаянка была права: выглядел он и впрямь жалко. Через несколько минут, когда он скрылся из виду, она продолжала:

— А что до этой девки, так она даже и не одевается, как положено вдове. Позор! Сплошные яркие цвета. Розовый просто обожает. Если она и проливает слезы, то по себе, а не по нему. Ведет-то она себя по-умному. Мужчинам нравится о ней заботиться. Сперва папочка в ней души не чаял, потом Рамон, бедолага. А она еще ныла, что он, мол, для нее недостаточно хорош! Казалось бы, хороший человек на постоянной работе — всякая бы за такого ухватилась!

— Так она иногда выходит из дому? — спросила я самым небрежным и незаинтересованным тоном, какой могла изобразить.

Китаянка не ответила. Я заказала сандвич с сыром — самое дешевое блюдо в меню.

— По вечерам, — сообщила китаянка, ставя передо мной поднос с горячим сандвичем. — После того, как домовладелец закроет контору тут по соседству и уедет домой в Монтериккио. Тогда она обычно выходит. Часов в восемь-девять.

Так вот и вышло, что я вернулась в Кальяо вечером. Признаться, я слегка нервничала, оказавшись вечером в этой части города совсем одна, но китайский ресторанчик еще работал, так что я заказала себе кофе и взбитые сливки, и принялась ждать, что же будет дальше.

Около половины восьмого моя китайская приятельница дернула меня за рукав и показала на дородного господина средних лет. Проходя мимо жилища Сервантесов, он бросил долгий взгляд на темные окна.

— Домовладелец, — прошептала китаянка. — Уходит домой. Теперь следите за ставнями.

Я так и сделала. Через несколько минут в щелях забрезжил тусклый свет. Хозяйка ресторанчика многозначительно поглядела на меня.

Примерно через три четверти часа я скорее услышала, чем увидела, движение на лестнице, и на улице появилась молодая женщина.

— Девка, — прошипела китаянка, кивая в ее сторону.

Я торопливо расплатилась и направилась за вдовой Сервантеса.

Как и предсказывала моя осведомительница, Карла Сервантес нарядилась не на похороны. На ней было розовое платье без рукавов, с узкими плечиками и очень глубоким вырезом. На мой взгляд, платье слегка вышло из моды и, пожалуй, чересчур туго обтягивало формы молодой женщины — хотя, надо признать, я бы дорого отдала, чтобы выглядеть так, как она в этом платье. Нельзя было не заметить, что все мужчины на улице шеи себе посворачивали, а на меня ну ни один не взглянул, хотя в тот момент я была единственной gringa[9]на улице. Вот уж и впрямь доказательство силы чар сеньоры Сервантес.

Улица выходила на оживленный проспект, и через пару минут Карла остановила colectivo, направляющийся на Мирафлорес. Я тотчас же поймала такси и попросила водителя, молодого человека в джинсах и футболке с эмблемой рок-группы, о которой я в жизни не слышала, ехать следом за тем colectivo. Предложение привело его в восторг, он нажал на акселератор и влился в поток машин, ожесточенно терзая гудок, а я с его обширной коллекцией аудиокассет тряслась на заднем сиденье, мотаясь из стороны в сторону, точно игральные кости перед броском. Время от времени водитель оборачивался, чтобы одарить меня заговорщической ухмылкой и совершенно без всякой необходимости показать на colectivo в паре машин перед нами. Я что есть сил цеплялась за ручку двери.

Фургончик, за которым мы следовали, свернул в переулок, немного покружил по боковым улочкам, а потом спустился в туннель, который жители Лимы зовут Канавкой — подземную скоростную автомагистраль, диагонально перерезающую весь город. А еще через несколько минут colectivo съехал с магистрали и высадил Карлу у дверей одного из самых пижонских отелей Мирафлореса, самого шикарного района Лимы. Вслед за ней я прошла через стеклянные двери в бар при отеле, слева от главного входа, и уселась за три столика от Карлы, но так, чтобы хорошо видеть и ее саму, и мужчину, которому она, судя по всему, назначила встречу.

Он был гораздо старше ее — лет шестьдесят против ее двадцати восьми — двадцати девяти. Не местный. По манере одеваться я сочла его европейцем. Льющийся на всю катушку с огромного экрана за стойкой тяжелый рок мешал мне расслышать его голос, пока он не подозвал официанта, чтобы заказать мартини для своей приятельницы. Француз, решила я, похоже, француз. Сама я велела принести мне бокал белого вина и попыталась сделать вид, будто живу здесь в отеле. Надо сказать, опыта в слежке у меня никакого.