— Но ты мечтаешь о карьере. — Его голубые глаза напряженной испытующе смотрели на нее, он , пытался понять, кто она такая на самом деле.

Так вот почему он так отреагировал, когда она сообщила ему о предложении работать в «Баррингтоне»!

— Лукас, я толком еще не решила по поводу ребенка… и работы. Я хочу кормить ребенка грудью, обнимать его, отмывать его липкие пальчики и смазывать его на ночь детским кремом. Больше всего на свете я хочу качать нашего ребенка и петь ему колыбельные песни. Я обещаю тебе это.

В конюшне воцарилось тяжелое молчание, пока он взвешивал ее слова, лишь беспокойное метание Песни Ночи и хруст соломы под ее копытами нарушали его. Большим пальцем Лукас приподнял подбородок Оливии:

— Клянись, что ты выполнишь свои обещания.

— Клянусь, — торжественно повторила за ним Оливия.

В этот момент вошел Уатт.

Губы Лукаса коснулись губ Оливии, но поцелуй получился обидно коротким, хотя и успел всколыхнуть огонь их чувств.

— Лучше поспи немного, пока есть возможность, а то завтра предстоит долгий и трудный день.

Лукас притянул ее к себе поближе, так что она смогла положить голову ему на плечо, как на подушку.

Показалось, что прошло лишь несколько минут, когда Уатт позвал их. Рука Оливии лежала на груди у Лукаса, а его губы почти касались ее затылка. Взгляд его был внимательным и сосредоточенным.

— Ты спал? — спросила она.

— Отдыхал, — ответил он с улыбкой, которая заставила ее сердце растаять. — Пойду посмотрю, нужна ли Уатту помощь, а ты зови мальчиков. Все может произойти очень быстро.

Мим и Оливия быстренько одели Курта, Русса и Джерри потеплее. Они на ночь оставались в одежде, чтобы быть наготове. К удивлению Оливии, Тревор тоже остался в одежде и пошел вместе со всеми. Проходя мимо нее на кухне, он сказал:

— Слишком много шума, спать невозможно. Мальчики побежали вперед. В загоне Лукас объяснил им:

— Здесь не цирк, ребята. Вы будете тихо стоять в сторонке, иначе вам придется вернуться домой. Понятно?

Они закивали.

Лукас завел их в конюшню, и они выстроились в линейку напротив стойла Песни Ночи. Лукас опустился на колени рядом с ней, напротив Уатта.

— Ноги! Я вижу ноги! — внезапно закричал Курт и быстро зажал себе рот рукой.

Песня Ночи негромко ржала, она вся покрылась испариной, к ее бокам прилипла солома. Начались схватки.

— Это похоже на надувной шар с водой, — сказал Джерри шепотом, когда появился пузырь.

Неожиданно пузырь лопнул, из него хлынула жидкость, и сразу же показались передние ноги и ноздри жеребенка! Не прошло и нескольких секунд, как весь жеребенок лежал на сене, все еще связанный со еврей матерью пуповиной.

— Ух ты! — выдохнул Русс, руки Оливии крепко сжали его плечи, а на глаза ее навернулись слезы.

Лукас взглянул на нее, и их взгляды переплелись. Она попыталась сморгнуть слезу, но его медленная улыбка сказала ей, что он понимает ее чувства. Жеребенок. Малыш. Волшебство. И они вместе пережили это чудо.

Пока Уатт успокаивал кобылу, Лукас, обтирая жеребенка полотенцем, объяснил мальчикам, что такое пуповина и для чего она нужна.

Но вот жеребенок взбрыкнул, чтобы освободиться от кобылы, и пуповина разорвалась. Веко-ре Песня Ночи уже лизала своего малыша, который пытался встать на ноги. Одна, вторая, третья попытки, пока наконец его хилые ножки смогли удержать его.

— Это кобылка, — сказал Уатт с улыбкой. — Мальчики, вам нужно придумать ей имя.

Гнедая лошадка потыкалась мордочкой матери в бок и принялась сосать.

Выйдя из стойла, Лукас обнял Русса:

— Ну все, мальчики, возвращайтесь домой. Давайте дадим маме и дочке побыть наедине, — и обратился к Оливии:

— Иди, ложись в постель. Я помогу Уатту закончить здесь. Мы выедем примерно в пять тридцать.

Оливия кивнула, понимая, что если они оба опоздают на работу, пойдут слухи. Внезапно она осознала, что возможные слухи уже не пугают ее как раньше. Когда это точно произошло, неизвестно, но она влюбилась в Лукаса Хантера — страстно и безоглядно, и это обескураживало ее гораздо больше, чем сплетни.

Потому, что она не понимала, какие чувства Лукас испытывает к ней.

В понедельник утром на столе у Оливии зазвонил телефон. Едва сдерживая зевоту, Она подняла трубку.

— Оливия, это я.

Она улыбнулась. Услышав голос Лукаса, она вспомнила их выходные, возвращение ранним утром и то, как они гнали как сумасшедшие, чтобы не опоздать на работу.

— Когда ты сегодня вернешься? — спросила она, прикидывая, что приготовить на ужин.

— Во второй половине дня мне нужно лететь в Гранд-Джанкшен, Колорадо. До завтрашнего вечера буду на переговорах. Но к ужину уже должен быть дома.

Она почувствовала пустоту внутри себя, будто солнце исчезло за облаками.

— Тогда я поеду домой и хорошенько высплюсь.

Ужасно хочу спать. А как ты?

— Мне не нужно столько сна, сколько тебе.

— Будь осторожен, — сказала она. Ей бы так хотелось броситься в его кабинет и обнять его перед вылетом, но она не знала, может ли себе это позволить.

Его низкий глубокий голос звучал уверенно.

— Я всегда летаю осторожно. До завтра.

Посмотрев на часы, наверное, в сотый раз за вечер, Оливия включила телевизор. Лукаса еще не было дома, и он ни разу не позвонил. Она даже не знала, где он остановился в Гранд-Джанкшен! Может быть, он решил провести еще одну ночь в Колорадо? Тогда почему не позвонил?

Пройдя на кухню, она выключила плиту. Индюшачьи грудки и вареная картошка были давным-давно готовы. Если Лукас не войдет в дверь в 10.00, она позвонит Рексу Баррингтону — и черт с ними, с последствиями.

Ее руки дрожали, когда она складывала еду в холодильник. Затем она тщательно протерла все, что можно, на кухне, чтобы хоть как-то отвлечься.

В 9.45 в холле послышались шаги Лукаса. Оливия сказала себе, что должна оставаться спокойной, не реагировать слишком бурно, и дать ему возможность все объяснить. Проглотив комок в горле и подавив желание заплакать, она глубоко вздохнула и поспешила в гостиную.

Увидев ее, Лукас бросил сумку около софы.

— Мне задержали вылет в аэропорту, и по пути было несколько штормовых бурь. По идее, мне нужно было сесть где-нибудь и переждать шторм, но хотелось быстрее добраться домой. Надеюсь, ты не переживала?

Он надеется, что она не переживала?

— Я очень переживала. Я понятия не имела, где ты остановился в Гранд-Джанкшен, улетел ли оттуда, не разбился ли…

Ее любовь к Лукасу стала слишком глубокой, слишком страстной, чтобы и дальше не откликаться на зов своего сердца. Она хотела, чтобы у нее были права на Лукаса, она хотела, чтобы они были ближе друг к другу, гораздо ближе, чем предполагает простое соседство.