Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Действительно, мне было приятно слушать Надю. В её голос вплеталось тихое журчанье таёжного ручейка, и я думал о том, что совсем недавно я тоже сидел у костра, но в другом заповеднике. И вот круг замкнулся. Снова костёр, снова заповедник, но там я был третьим лишним. А здесь — нет. Что-то говорило мне, что здесь я — не лишний.
Буря в тайге
Ночью меня разбудил гром. За розоватым леденцовым стеклом вспыхивали молнии. Ливень хлестал в стекло. Ветер нарастал. Домик вздрагивал от его порывов. Я торопливо оделся, постучал в перегородку.
— Вставайте, Надя, и идите в тамбур. Состояние опасности.
— Я давно оделась. Мне не спалось, — ответила Надя.
Мы вышли в тамбур и стали по очереди пить горячий чай из термоса. Было холодно. Домик всё тревожнее вздрагивал от ударов ветра. Вдруг при свете молнии через маленькое окошко тамбура я увидел, что одна сосна, стоящая у края поляны, как-то странно наклонилась. Тогда я мгновенно схватил Надю в охапку, ударом ноги распахнул дверь и побежал со своей ношей на середину поляны. За спиной я услышал нарастающий шум, глухой удар, скрежет ломающихся ветвей.
Я поставил Надю на землю, и мы оба взглянули на домик. Сосна упала вершиной на него, но домик уцелел.
— Простите, Надя, что я вас так грубо вытащил прямо под ливень, — сказал я. — Я думал, что домик развалится.
— Зачем вы просите прощения, — укоризненно ответила Надя. — Ведь вы хотели мне добра.
Вымокшие, мы вернулись к нашему жилищу, но подход к двери был закрыт кроной рухнувшей сосны. Я пробрался сквозь ветви к двери, но открыть её было невозможно — сосна, упав, не только захлопнула, но и заклинила её. К окну моего отсека тоже нельзя было подступиться из-за ветвей. Надино же окно было свободно. К счастью, оно открывалось и снаружи, и я влез в домик и помог влезть в него Наде.
— Ложитесь и спите, — сказал я. — Вы совсем продрогли, и всё из-за меня. А я пойду управлюсь с этой сосной.
— Хорошо, — ответила Надя. — Я действительно очень замёрзла.
Я вышел в тамбур и увидел, что окно его пробито большой веткой сосны. И как раз против того места, где стояла Надя, когда мы пили чай.
«Значит, не зря я вытащил эту девушку отсюда. Её бы в живых уже не было», — подумал я и, отыскав в ящике топор, расклинил им дверь и вышел наружу.
И первым делом я отрубил от ствола ту ветвь, что пробила окно, — чтобы Надя не увидела, какая опасность ей угрожала. Ведь некоторые люди задним числом переживают миновавшие события, и поэтому лучше им не знать о том, что могло бы быть. Затем я постепенно отрубил все ветки, перерубил ствол и таким образом очистил вход в наш домик. Я работал, не обращая внимания на дождь и ветер. Топорище было из спрессованного кофейно-молочного концентрата, сам же топор был, к счастью, обыкновенный, не съедобный, иначе он не выдержал бы той нагрузки, которую я задал ему.
Окончив работу, я пошёл в свой отсек, разделся и лёг. Но вскоре почувствовал озноб. Меня бросало то в жар, то в холод, и я еле-еле уснул. А когда проснулся — меня снова стало трясти.
— Что вы не встаёте? — крикнула Надя, постучав в стенку. — Уже день давно.
— Надя, я заболел, кажется, — сказал я.
Надя вошла в отсек и положила ладонь мне на лоб. Ладонь её показалась мне очень холодной.
— У вас сильный жар, — сказала Надя. — Вы больны. Но не огорчайтесь, всё обойдётся. — Она принесла мне горячего чаю и дала каких-то таблеток, после чего я уснул.
Проснулся я оттого, что лбу моему стало холодно. На меня лилась струйка с потолка. Я взглянул вверх — потолок разбух, покоробился. Стена тоже имела необычайный вид: она дала трещины и стала влажной. Я догадался, что сосна, рухнув на домик, своими ветвями и иглами содрала с него влагонепроницаемый слой, и наше съедобное жилище начало впитывать в себя воду, тем более, что дождь всё шёл и шёл. Как известно, домик-контейнер предназначался для венерианских джунглей, а на Венере деревья хоть и высокие, но масса у них неплотная, травянистая. Падай такие деревья на домик хоть ежедневно — ему не будет вреда. Но наши земные деревья с их плотной древесиной — дело другое.
— Надя! — тихо произнёс я, и девушка, задремавшая в кресле, мгновенно проснулась.
— Я только на минутку уснула, — сказала она. — Всё время сидела возле вас. Вы бредили. Вот уж не думала, что всё так получится с этим отдыхом в тайге. Это я виновата.
— Ни в чём вы не виноваты. Но о чём я бредил?
— Всё время упоминали Нину и СОСУД… Но я могу процитировать ваш бред текстуально.
— Нет, Надя, бред есть бред. Постарайтесь забыть.
— Я обещаю никогда не напоминать вам о том, что вы говорили в бреду. А теперь надо вызвать Врача — вы серьёзно больны.
— Врача сюда можно вызвать только по личному наручному прибору, — ответил я. — Но этот прибор — радиоприбор. А пользоваться радио в заповедниках группы «А» запрещено.
— Но ведь это — особый случай, — возразила Надя. — Здесь можно сделать исключение.
— Надя, разве вы не помните, что мы проходили на уроках морали в пятом классе? «Одно допущенное исключение может породить тысячу, тысяча исключений может породить хаос».
— Но что же делать? — чуть не плача, спросила Надя.
— Можно прибегнуть к мыслепередаче, — сказал я. — Мыслепередача не имеет к радио никакого отношения. Кому-нибудь из нас надо послать мыслеграмму своему двойнику, и тот сообщит по радио в экскурсионный пункт, что я захворал. Но мне неудобно беспокоить моего двойника — Андрея. Он сейчас и так по горло занят… Может быть, вы свяжетесь со своим двойником?
— У меня нет двойника, — смутясь, ответила Надя. — Когда-то я была влюблена в одного юношу, мы были двойниками, а потом мы поссорились навсегда…
— Простите, что я задал неуместный вопрос, — сказал я. — Сейчас пошлю мыслесигнал Андрею.
— Сигнал принят, — ответил Андрей. — Что с тобой?
— Состояние опасности, — сообщил я. — Ты очень занят?
— Очень, — ответил Андрей. — Не спал две ночи. Неполадки на строительстве Главного корпуса. Но это не имеет значения. Объясни, что я должен сделать.
Я поведал ему, что заболел.