И я, быстро одевшись, уже забираюсь по лесенке в люк, на покатую крышу с низким бортиком, в угольную зонную ночь, к которой еще не привыкли глаза, а Хип внизу, разложив на коленях мою «картину», листает ПМК. Долго листает, высматривает, но, по ходу, ничего нет там.

А Зона усыпана звездами… уже привыкли глаза к темноте, особой темноте покинутых мест, густой, как бархат, и чистой, как родник. Нет ни сел, ни городов жилых на десятки километров, и поэтому в небе непривычно густо рассыпаны звезды. И в Зоне, когда выдается безоблачная ночь, особенно хорошо видно – разноцветные они. И синеватые, и белые, и в желтизну. А вон над головой звездочки совсем уж спектром играют, да еще и как будто скачут в разные стороны – значит, висит в небе линза воздушной аномалии, и поэтому волнуются, рвутся и давятся в ней атмосферные вихри. Закрыты окна вездеходов толстыми заслонками, нет из них света, и поэтому во мраке кажутся они тушами двух бледных китов, выброшенных на берег. В ночной тишине можно разобрать единственный слабый звук – ровный вой аномалии в разорванном вагончике, настолько тягучий и длинный, что слух со временем почти перестает его воспринимать.

– Лунь… – Хип высунулась из люка, – вот. Я нашла.

Яркий экран ПМК для привыкших к темноте глаз показался слишком резким, пришлось даже прищуриться. Но с непривычки все равно не могу разобрать, и Хип, раздвинув пальцами изображение, приблизила участок аэрофотосъемки. Да… есть общее. Вот здание полосатое, потому как из шифера оно, похоже, бывшая зерносушилка. Вот и башня водонапорная, блестит крыша, и тень от нее длинная на земле видна. Два дома рядом и там же дерево с обширной голой кроной, только сверху не видно, двойное оно или нет.

«Урочище «Совхоз-7», квадрат Н-11».

– Да, очень похоже… надо завтра с Профом переговорить.

– Это точно оно, сталкер… Я почти не сомневаюсь, что Пенка там. И она живая, раз тебе так передала свое сообщение. Но почему она молчит?

– Не знаю, родная. Но в этот совхоз надо наведаться обязательно.

– Лунь, смотри, звездочка летит. – Хип, видимо, тоже привыкла к темноте, уселась со мной рядом и показала на небо. – Да ярко так. Спутник или самолет? Но самолеты мигают, и над Зоной им вроде летать нельзя. И… вон еще две, а, нет, уже пять. Странно.

На небе между неподвижными звездами и впрямь медленно летели в одном направлении крошечные, почти незаметные огоньки, часть из них едва заметно мерцали. Некоторые были немного ярче и летели быстрее тусклых и как будто бы ниже.

– Нет, стажер. Это что-то еще. И не спутник, и не самолеты. Надо думать, тут…

А что там надо думать, я договорить не успел. Потому что прямо из-за густой гривки ивового куста в нашу сторону полетела большая искра синего света с отдельными красноватыми лучиками. Двигалась она плавно, крутясь и покачиваясь в воздухе, как летают по августу пушистые семянки бодяка над запущенными полями. И вон еще одна искорка летит над горкой щебня, точнее, не искра уже, а крошечный шарик бледного сияния, еще, и еще, и все больше их, даже видно, как отдельные светочи сами загораются в воздухе или катятся по земле, играя всеми цветами радуги. А в небе уже редкая светлая метель огоньков, и некоторые, соприкасаясь, кружились отдельными парами или целыми хороводами.

Восхищенно выдохнула Хип, когда между нами пролетел крупный, с вишню, пушистый шарик оранжевого света, и еще один, бледно-фиолетовый, с ярким искрящимся центром, бесшумно стукнулся в обшивку, отскочил и поплыл дальше. И если раньше я от таких дел залез бы в вездеход и задраил люк, Зона все-таки, а не вечерний парк с иллюминацией, то сейчас и мысли такой не возникло. Взявшись за руки, мы смотрели и смотрели за потоками огней, которые при этом почти не освещали ночную темноту, но пейзаж из бархатисто-черного стал темно-серым, с отдельными тусклыми бликами. Где-то за леском в ночи ярко полыхнуло синим светом, и разошелся по небу несильный, ворчливый гром – не иначе, сработал где-то на открытом месте «статик» или же приближалась первая в этом году гроза. И с этим ударом, как с сигналом, начали тускнеть, гаснуть, схлопываться с едва различимым треском сухой веточки разноцветные огоньки. Один из них мягко прокатился по выставленной ладони, потерял цвет, насыщенность и пропал язычком перламутрового тумана. И опять густая темнота, и небо с обычными звездами, и тишина. И что это сейчас было, даже ума не приложу.

Говорить не хотелось, и мы долго сидели вдвоем на крыше машины, опустив в люк ноги, и Хип положила свою «Кару» на колени, а голову – мне на плечо.

– Это стоит запомнить, да. – Она прижалась ко мне, а затем тихо скользнула в люк, чтобы смотреть за мониторами ночных камер. А я остался наверху, хоть, конечно, делать этого и не следовало, мало ли, Прилив внезапный или еще какая дрянь. Но воздух, необычно теплый для ночи, и особенная тишина здешних мест словно не отпускали, и я сидел до рассвета, время от времени исследуя в оптику «Хеклера» окрестности, а внизу дежурила Хип, иногда передавая мне очередную пластиковую чашу с кофе. Рассвет наступал почти незаметно, как-то нехотя, и к утру заметно похолодало.

– Как прошла ночь? – Из первого вездехода выбрался Проф, потянулся. – Без приключений?

– Кое-чего было, профессор. – Я слез с крыши, размял затекшие плечи. – Огни ночью летали разноцветные, никогда такого не видел.

– И вы, разумеется, не полезли в вездеход, а смотрели их снаружи? – поинтересовался Проф, без особой, впрочем, обеспокоенности. – Я не узнаю вас, сталкер. Это все же очень легкомысленно. Не стоило наблюдать неизвестное вам явление, не озаботившись защитой.

А ведь прав ученый. Именно что прав на все сто. Дал ты маху, сталкер, недопустимо вот так, без защиты сидеть и огнями любоваться. И почему я остался на крыше, да еще и Хип не согнал, решительно не понимаю. Удивительно, но даже мысли такой не возникло, и руку к люмену этому протянул, прямо как новичок зеленый, наивный. Он-то, фонарик этот летучий, туманом расплылся, а ведь теоретически мог тебе и руку твою дурную из сустава выдернуть. Но – ни мороза промеж лопаток, ни запоздалого страха, один только рассудок сам на себя ругается, и то как-то неискренне, без энтузиазма. Вроде так положено ему по должности. И странное какое-то понимание, неясное, но четкое знание: безвредные они, огоньки эти. Просто знаю, и все. Но спросить все равно спрошу.

– Это было опасно, Проф?

– Ну… нет, должен признать. Это так называемые люмены, часто возникающие во время сильных электромагнитных возмущений в Зоне. Их природа непонятна до сих пор, но никаких вредных для здоровья последствий встречи с ними не зафиксировано.

– Я так и думал, – улыбнулся я.

– Только не говорите мне, что вы это знали или, там, интуиция подсказала, – так же с улыбкой ответил профессор. – Теперь понимаете, почему некоторых измененных сталкеров мы стараемся не допускать к полевой работе? Они слишком доверяют Зоне, друг мой. А этого делать ни в коем случае нельзя. Хотя, признаю, вы не ошиблись ни ночью, ни во время предыдущего маршрута, вычислив несколько аномалий.