После казни Ибрагим-паши Сулейман не желал никого видеть довольно долго, тогда Роксолана просто привела к нему детей:

– Повелитель, вы нужны детям…

И он оттаял: не сразу, постепенно, тяжело, но оттаял.

Теперь казнь Мустафы… Молва обвинила в подложных письмах Хуррем и Рустема, мол, теща и зять заодно и против законного наследника.

Роксолана выпрямилась, ее обвиняют в том, чего не делала? Так теперь сделает, чтобы не обвиняли зря! И Кара-Ахмеда с его мерзкой Фатьмой тоже изведет! И пусть на рынках болтают что угодно!

Михримах заметила у матери блеск в глазах.

– Вы что-то придумали?

– Делай, как задумала, Михримах. Мы должны перессорить всех со всеми, чтобы добить каждого по отдельности. Иначе они уничтожат нас.

Дочь только коротко кивнула. Мать махнула рукой:

– Михримах, давай поговорим о Айше Хюмашах. Ей действительно скоро подыскивать мужа. Никого нет на примете?

– Она еще мала, – рассмеялась Михримах. – Тринадцать лет.

– Она не вспоминает того человека?

– Аласкара? Нет, не слышала. Он больше не появлялся?

Роксолана покачала головой, взгляд стал грустным:

– Как защитить детей от жестокости этого мира? Вас не смогла, думала, внуков сумею…

– Разве можно защитить от мира тех, кто в нем живет? Да и нужно ли это? Ваши внуки справятся, матушка.

– Дай-то бог…

Сама того не заметив, Роксолана прошептала это по-русски. Михримах с интересом покосилась на мать. Единственный язык, которому мать их не обучала и никогда с ними не говорила – ее родной русский. Почему? Не хотела травить себе душу?

Но и сама Роксолана старательно забывала все, что связано с жизнью до гарема. Однажды Михримах все же поинтересовалась:

– Вам лучше жилось до гарема, матушка?

Губы Роксоланы поджались, превратившись в крошечную кочку:

– Да.

Тон такой, что ясно – лучше не расспрашивать.

Но султанша все же добавила:

– Свободней и безопасней.

Михримах не стала расспрашивать подробней, мать не из тех, кто растекается как мед в жару, она кремень, иначе не сумела бы выжить сама и уберечь детей.

У каждого человека есть то, о чем он не желает говорить с другими, даже самыми близкими людьми. Роксолана не рассказывала любимой дочери о своей жизни до Стамбула, совсем не рассказывала. Это не было ее тайной, но не было и тем, о чем она могла говорить вслух.

Жесткое седло захватчика, врезавшееся в живот и грудь, когда ее увозили из родного Рогатина, словно явилось тем рубежом, что разделило жизнь надвое. Убедившись, что бежать невозможно, вернее, можно, но некуда – вокруг чужие люди, которые снова продадут в рабство, Роксолана, тогда еще Настя Лисовская, запретила себе думать о родном доме и воле. Это был единственный разумный выход, совсем еще девочка чутьем уловила, что в накинутой на нее судьбой сети можно только запутаться сильней, но не спастись. Оставалось научиться в неволе жить…

Настя научилась, стала Роксоланой, а потом Хуррем, попала на глаза султану и превратилась даже не в гезде («замеченную»), и не в икбал – взятую на ложе, а сразу в кадину – женщину, забеременевшую от Повелителя и родившую ему сына. А потом и вовсе стала единственной кадиной-эфенди – женой, взятой по шариату, законной женой, султаншей.

Но каждый день, каждый шаг был сопряжен с опасностью для жизни. Бывали минуты отчаянья, когда Роксолане даже хотелось, чтобы жизнь скорей оборвалась, потому что все время бояться смерти невыносимо. Но родились один за другим пятеро детей – Мехмед, Михримах, Абдулла, Селим и Баязид, и она уже не могла думать только о себе. Потом спустя несколько лет появился и шестой – бедняга Джихангир с искалеченной спиной.

Спасала любовь Сулеймана к ней самой и к детям. Но старшего самого любимого сына родителей Мехмеда отравили в Манисе, Абдулла умер еще совсем маленьким, а теперь вот Джихангир тоже умер от большой дозы опиума. Михримах султан обожает по-прежнему, а вот к сыновьям Селиму и Баязиду относится без большой любви. Но выбора нет, один из них будет наследовать трон.

А к самой Роксолане? Неужели охладел?

Им немало лет, хотя природа пощадила Роксолану, позволив ей не стареть, годы сказываются. Она больше не может конкурировать с юными красавицами. Нет, гибка, не отяжелела, не расплылась, и на лице почти нет морщинок, и голос по-прежнему звонок и чист, однако султанше совсем скоро пятьдесят. Да и самому Сулейману шестьдесят.

Но разве сердце от этого может остыть? Их давно связывала не страсть, а сердечная дружба, Сулейман знал, что второй такой женщины не существует.

Так почему же охладел? Его письма стали не любовными, какими были раньше, скорее, дружеские и несколько отстраненные.

И снова умная Михримах что-то уловила без слов. Осторожно поинтересовалась:

– Матушка, как у вас с отцом? Что он пишет?

Она знала о прежних письмах, даже читала некоторые, какие Роксолана позволила.

Что ответить дочери? Михримах единственная, с кем Роксолана могла быть откровенной. Тяжело вздохнула:

– Прежнего Повелителя уже нет… Неужели встретил другую?

– Нет, матушка! Рустем написал, что нет. Просто Повелитель устал, к тому же такие события…

– Да, Повелитель действительно устал и болен, мы больше не можем рассчитывать на его помощь. Со всеми врагами нужно справиться самостоятельно. Михримах, поспеши выполнить то, что задумала.

Хотя разговор с дочерью подбодрил Роксолану, она возвращалась в Топкапы словно в тюрьму. Без Сулеймана, без Михримах и внуков, с одними слугами Роксолане было страшно одиноко.

– Амаль, пусть принесут мятный чай.

Девушка испарилась, словно ее и не было рядом.

Глядя вслед юной служанке, Роксолана подумала, что она ровесница Айше Хюмашах. Сообразительная малышка, к сожалению, не отличалась красотой, она была скорей хорошенькой, когда оживлялось личико, сверкали черные, как бусины, глаза, приходили в движение коралловые губы.

Амаль одна из немногих служанок, кого Роксолане хотелось подле себя видеть. Ее прекрасная память, живой пытливый ум и доброжелательность поднимали настроение. Юная служанка умела предвидеть желания своей госпожи и подавала шаль или шербет, торопилась разжечь жаровню или принести книгу раньше, чем Роксолана отдавала распоряжение. Такие слуги живут ради своих господ, они верны и находчивы, преданы и умеют держать язык за зубами.

Роксолана добилась от султана закрытия невольничьих рынков в Стамбуле, и сама тут же столкнулась с проблемой покупки слуг. Конечно, их дарили, но надеяться на то, что подарок будет верен тебе, а не тому, кто подарил, не стоило.

– Позови Али.