Но у него было время, чтобы выставить убийцей Бугаря и вместе с тем обезопасить себя. Даже слишком много времени. Минут пятнадцать пришлось находиться в парилке, ожидая, когда охрана узнает о произошедшем в доме убийстве. Но это время он провел с приоткрытой дверью. И еще столько же мучился в парилке, пока в нее не заглянул кто-то из охранников. Только дверь все это время была уже закрыта. Марк притворился, что потерял сознание, но имитация была частичной: он и на самом деле находился в предобморочном состоянии. И температура невыносимая, и крови он потерял порядком.

Но все-таки его план сработал, и вот он здесь, в больнице. Изображает недомогание, хотя чувствует себя неплохо.

Только на душе копошатся могильные черви. Как бы ни относилась к нему Настя, а он ее все-таки любил. И вообще, после убийства всегда бывает тошно.

– Что было дальше? Вы остались в парилке, а Бугарь вышел в раздевалку и там застрелился, так?

– Ну, говорят, что так. Меня когда из сауны выводили, я видел кого-то лежащим. Но все как в тумане было. В чувство меня привели, а все равно как неживой был.

– А почему он застрелился в раздевалке, а не в моечном зале?

Марк удивленно посмотрел на Ирину Сергеевну.

– Откуда я знаю?

– А почему он застрелился?

– Извините, но этот вопрос из той же серии.

Но следователя не смутил его сарказм.

– Насколько я понимаю, сначала он стрелял в вас, – невозмутимо продолжала она. – А потом уже застрелился сам. Или нет?

Марк насторожился. Не похоже было, что женщина страдала слабоумием. Может, она сделала себе карьеру через чью-то постель, но вряд ли она настолько глупа, чтобы задавать такие вопросы. Похоже, она пытается вывести его из душевного равновесия. Зачем?

– Ну, я не знаю, может, он сначала застрелился, а потом пошел за мной, – робко съехидничал он. – Я закрылся в парилке и не видел, что происходило за дверью.

– А может, все-таки видели?

– Все, что видел, рассказал. А чего не видел, домысливать не хочу. И плохо мне что-то, голова кружится.

– Хватит притворяться, Грушин! – вдруг рявкнула она. – Бугарь не произвел ни одного выстрела. Сначала вы расправились со своими жертвами, затем убили его самого. И руку вы себе сами прострелили.

Марк растерянно хлопал глазами, глядя на нее. Но внутри у него ничего не дрогнуло. Он был почти уверен в том, что у следователя разыгралась фантазия. И совсем не важно, что ее вымысел совпадает с действительностью.

– Ну, мне сегодня снилось, что я убиваю Каховцева. Но не снилось, что убиваю Бугаря. Да и не смог бы я его убить. Да я и стрелять не умею. Ну, может, по мишеням в тире, а так, чтобы по людям... Ну вы придумали! У вас в прокуратуре все такие выдумщики?.. Ну да, работа у вас такая.

– Работа у нас такая, что верить приходится только фактам. Человек умеет врать, а техника, к счастью, еще не научилась. В помещениях сауны находились видеокамеры, и все, что вы делали, было записано на жесткий диск. Так что мой вам совет, Грушин, сознайтесь в содеянном, а я оформлю вам явку с повинной. Поверьте, на суде это вам зачтется. Вместо пожизненного срока получите пятнадцать лет.

Это был блеф чистой воды. Конечно, нельзя было быть уверенным на все сто процентов, что видеокамеры в сауне отсутствовали: не исключена была возможность, что их очень искусно замаскировали. Но почему тогда охранники так поздно узнали о случившемся? Кроме того, Марк знал, кто такой Каховцев, и если бы его люди признали в нем киллера, он бы сейчас не разговаривал со следователем. Его бы сейчас жгли каленым железом.

– Но я никого не убивал.

Со стороны могло показаться, что Марк сейчас расплачется от страха. Он не требовал предъявить ему видеозапись, он просто изображал испуг, что в его положении выглядело вполне естественно.

– Это все Вася! Он еще в школе был больной на голову! И вчера у него башню сорвало! Почему я должен отвечать за него?

– Вы должны отвечать за себя. Вы, а не он совершили убийство.

– Я понимаю, вам нужен живой убийца. За мертвого полковника не присвоят, а за живого могут. Но я не убивал! Я здесь ни при чем! – умоляюще причитал Марк.

Ирина Сергеевна поджала губы. Она не стала говорить ему, что может показать ему запись его преступления, не пыталась рассказывать, что именно и в какой последовательности он совершил. Это значило, что, кроме подозрений, у нее на него ничего не было. А может, и не подозревала она его ни в чем. Может, выдвинула такую версию для очистки совести.

Женщина ушла, так ничего и не добившись. Но Марк не расслаблялся. У мафии свое следствие, и вряд ли его оставят в покое.

Но шло время, а о нем, казалось, все совершенно забыли. И Настя не спешила навещать его. Горе у нее, осиротела она, не до Марка. Да и не нужен он ей.

Что ж, тем лучше для нее. И для него тоже. Не хватало еще, чтобы она связала жизнь с человеком, который убил ее отца. И ему не надо будет отказываться от свадьбы с ней. Хотел он быть ее мужем или нет, это уже не важно. Не стал бы он жениться на ней: одно дело – устранить заказанную жертву, и совсем другое – воспользоваться плодами своей работы. Ведь Настя унаследует часть отцовского состояния, а вместе с ней по-настоящему богатым может стать и он. Он получит выгоду, и это сделает его соучастником убийства. А так он всего лишь пуля, выпущенная из ружья убийцы.

Да, он всего лишь исполнитель. Пока есть спрос на убийства, будут существовать и киллеры. Но все-таки это не оправдание. И Марк это прекрасно понимал.

Не оправдывала его и ненависть к людям, которая заставила его убивать.

Он хорошо помнил январь девяносто пятого, когда их, необстрелянных ребят, швырнули в самую гущу грозненской бойни. Но первой его жертвой стал не чеченец, а сослуживец.

Сержант Карпухин был почти точной копией Васи Бугаря, а Марк был слабаком и не мог дать ему сдачи. Старослужащие измывались над всеми молодыми, но ему доставалось больше всех. Они реагировали на чужой страх как бойцовые собаки. Марк вызывал в них такую агрессию, что он порой едва доползал до своей кровати, не в силах держаться на ногах от боли.

Нырять со второго яруса в проход между койками казалось детской забавой по сравнению с тем, что вытворяли с ним «деды». Это они сделали так, чтобы Марк прислуживал не только им, но и солдатам его же призыва. Дело дошло до того, что за ним закрепили туалет в казарме. Ночью, после отбоя, его поднимали с койки такие же молодые, как и он сам, гнали в сортир чистить «очки». Он не сопротивлялся, делал все, что требовалось, но это не избавляло его от побоев.

Время от времени после такой внеурочной работы его вызывали в каптерку, где пьянствовал с дружками Карпухин. Там его заставляли наизусть рассказывать обязанности дневального, часового, прочих должностных лиц. Все бы ничего, но за каждое пропущенное или неточно сказанное слово его били кулаком в живот. А чаще всего били просто так, только потому, что у сержанта Карпухина было плохое настроение.