Дельфина послушно шла за Мудрой, изучая содержимое глиняных горшков и кувшинов. Летом травы покрывают мягким ковром каменеющую землю, и Жрицам известна скрытая в них сила. Есть снадобья нагоняющие видения и отбивающие память, дарующие детей и изгоняющие плод, ядовитые и целебные. Дельфине — очевидно, к глубокой старости — предстояло изучить все тайны, преумножать по мере сил бесценные знания, и однажды передать их дальше, чтобы век за веком они служили людям.

— Девочка, понимаешь, почему этот Грот называют Гротом Мары?

— Потому что от трав можно умереть?

Медуза кивнула:

— Верно, девочка. Они опасны в неумелых руках, демоны крадут разум у того, кто не готов их увидеть. Поэтому только Жрицы знают дорогу к Гроту.

Дельфина старалась слушать внимательно, но мысли утекали прочь. Теор и Наэв сейчас на Берегу Черепах, где она сама хотела бы оказаться. Молчаливо помирились. Или сделали вид, что не было потасовки в доме. Они слишком взрослые, чтобы участвовать в детских забавах, и именно поэтому дурачатся, как мальчишки. Закидывают друг друга песком и ракушками, и черепашьими яйцами, которые должны собирать.

… — напоследок, — сказал Теор. — В следующем году мы, быть может, будем женаты, и не придем сюда. Так, брат?

Наэв обреченно признал:

— Один из нас будет женат…

Усилием воли Дельфина вернулась в реальность. Трудно сказать, видела ли она нездешним зрением, что происходило на берегу, или просто представляла, как это должно произойти. Ана больше не связана Белыми Лентами. Не нужен пророческий дар, чтобы знать: она сидит у костра и заливисто хохочет с ровесницами. Не замечает двоих, что издали пожирают ее взглядом. Погаснет костер, и темнота укроет молодые пары. “И думать не смей!” — читается в золотистых глазах Теор. В черном взгляде Наэва: “А я и не смею…”.

— Медуза, почему не рассказывают о битве Каэ с Алтимаром?

Старуха вся поглощена похожей на мед смесью в плошке. Когда надо, она глуха, как каменная стена.

— Узнаешь, Дельфина? Это меркатская смола. Ее ты видела в рейдах.

— Много раз. Жрицы дают ее тяжело раненым, чтобы унять боль.

— Именно так, девочка. Но если прибегать к ней слишком часто, потеряешь свою душу. Не сможешь без нее.

Дельфина поняла, что ответа на вопрос о Каэ не получит. Молчание Мудрой означает, что вопрос не имеет право на существование, или, что ученица сама должна найти ответ. А, может, Старуха действительно не слышала.

Дельфине пришла в голову детская мысль:

— А что будет, если проглотить все снадобья сразу?

Она не знала, что много лет спустя увидит ответ собственными глазами.

— Никому не пожелаю, — затряслась Медуза сухим смехом. Костлявой рукой сжала руку молодой Жрицы. — Все запомнила, девочка? Проведешь в Гроте ночь, а завтра в полдень отправляйся домой, повидай родителей. Потом вернешься. Но, прежде, чем уйти, расскажешь мне, как готовятся снадобья.

Дельфина не решилась сказать, что половину секретов Медуза ей еще не открыла, а вторая половина смешалась в ее голове в полный хаос.

— Спроси у трав, — прошепелявила Медуза. — Они помнят, как их собирали.

И ушла. Медуза хотя бы не высмеивает за ошибки. Не то, что Хона — эта, наверное, язык на точильных камнях затачивает чаще, чем свой меч.

Старуха может и не знать истинного противника Алтимара, решила Дельфина. Она ведь родилась через сотни лет после гибели последних жрецов Каэ. Гимны, заклинания и легенды никогда не записываются, Жрицы учат их наизусть и, очевидно, изменяют, когда так нужно. Алтимар сказал, что люди властны над мифами. Сторонники Каэ погибли на Берегу Черепах, который в пол-голоса называют Бухтой Призраков. Вслух не любят говорить о том, что когда-то это было место казни.

Корень Дэи похож на смешного человечка. Дельфина представила, как он убегает от Жрицы, решившей сделать из него снадобье. Она порылась в памяти, как в сарае, полном хлама:

— Ты указываешь клады, — сообщила она корню, — даешь женам детей, навеваешь грезы. Из вас, — сказала она зеленым побегам, — плетут канаты, которые не боятся морской соли, а дым от вашего костра уводит в край духов. Это не далеко — лишь закрыть глаза.

Она закрыла, и увидела Бухту. Уже не вспомнить, кто и когда выбрал это мирное место для истязаний. В прежние века, особенно в Плохие Времена, излюбленной казнью было привязывание к столбу. Дельфину поражала изобретательность предков — обычный столб научились использовать десятками способов. Утопить жертву в приливе считалось легкой смертью. Бывало, человека в адскую жару оставляли привязанным на суше, или зимой погружали в воду по пояс на сутки и больше. (Теор смеялся, что выжить после такого можно, но с женщиной уже не ляжешь). В худшем случае столб крепили шагах в двадцати от берега, где вода поднимается не выше плеч, волны захлестывают, но не топят. Юной тэру страшно подумать, что испытывали люди, обреченные на долгую смерть от холода и изнеможения. Интересно, как Медуза приказала бы убивать своих соперников, если б жила в то время?

Дельфина тряхнула головой. Маленькие собиратели яиц сейчас играют в казнь, пользуясь отсутствием взрослых. Вместо столба — двое удерживают “преступника” под водой, пока он не начнет захлебываться. И Дельфину когда-то держали, удивляясь тому, как долго она может задерживать дыхание. Даже Теор ей проигрывал — и до сих пор ласково называет русалкой. Она улыбается и благодарит богов за то, что превратили ужас прошлого в забаву. На Островах нет больше вражды — значит, Жрицы поступили верно.

На Берегу Черепах Теор решился первым:

— Мы оба не слепы, оба знаем, что любим ее. Ей решать. Пойдем к ней, скажем как есть: оба мы перед тобой, выбери одного.

— Вот именно, — ответил Наэв. — Я не слепой, и видел, как она на тебя смотрит. Иди и говори с ней, мне нечего там делать.

— Как она на меня смотрит?

Теор не замечал особого внимания Аны к себе, которое Наэв видел на каждом шагу. Но лучший из лучших знал себе цену и последнее слово всегда оставлял за собой.

— Идем вместе, — решил он. — Молчи, если хочешь, я буду говорить за двоих. И, что бы она ни ответила, мы ведь останемся друзьями? Правда?

Наэв горько улыбнулся. Это он в битвах прикрывает спину непобедимого и не слыхал ни разу благодарности, потому что — все правильно: ему самое место у Теора за спиной. Это ему в детстве перепадала порка за все, во что приятель его втягивал. И только он видел лучшего из лучших рыдающим и трясущимся от ночных кошмаров,