Тоба Содзё резко повернулся в сторону задней комнаты и позвал:

– Эй, парень, созрела ли хурма, о которой я спрашивал? Принеси несколько штук моему гостю.

Ответа не было, но из задней части дома донесся слабый шепот нескольких голосов. Затем к веранде приблизился появившийся из-за угла дома юноша. Несколько камнетесов, живущих поблизости, сообщил он, пришли перепуганные и рассказали, что утром видели странного одичавшего мужчину, который бродил босым по соседним горам. На его кимоно не хватало одного рукава. Они украдкой наблюдали за его передвижениями, последовали за ним и видели, как он исчез в густых зарослях и спрятал там довольно крупный предмет, которым, по всей видимости, дорожил. Заметив приближавшихся камнетесов, это существо моментально скрылось в глубине леса на Такао.

– Ну и что? – воскликнул настоятель. – Зачем беспокоиться по пустякам? Ты думаешь его найти?

– Нет, не то чтобы… Но камнетесы возбужденно обсуждают, не стоит ли его схватить. Они думают, что он разбойник.

– И пусть его, пусть. Сейчас трудное время и даже разбойникам нужно жить. Его будут кормить, если посадят за решетку, но что будет с женой и детьми этого бедолаги? Не так ли, Ёсикиё?

Но Ёсикиё, видимо пораженный какой-то мыслью, отсутствующим взглядом уставился на затянутую облаками вершину горы Такао. Он собирался ответить, но передумал и вместо этого, извинившись за свой долгий визит, быстро покинул усадьбу.

Золотисто-красные плоды хурмы, те, которые не съели птицы, висели на фоне осеннего неба, и звуки стамесок камнетесов разносились безучастным эхом между облаками, накрывшими вершину горы.

Уже появилась изморозь, и можно было услышать визгливые крики сорокопута. Желтые и белые хризантемы, которые сорняками цвели у дороги, начинали сморщиваться. В воздухе появилась какая-то унылость.

– …Дайте взглянуть. Разве это подходящее место для дома аристократа – на окраине города, в окружении разваливающихся лачуг простолюдинов?

Стоял солнечный октябрьский день, теплый, будто весенний, и Киёмори брел по Седьмой улице с письмом от своего отца к чиновнику из правительства Фудзивары Токинобу в Центральное хранилище, где тот служил. Прибыв туда, Киёмори узнал у младшего служащего, что названный господин совсем недавно отправился в Ведомство наук и образования, чтобы навести там некоторые справки. Получив совет поискать его в библиотеке, Киёмори пустился в путь к Ведомству, расположенному в нескольких шагах от Императорской академии и от Центрального хранилища. Однако там ему сказали, что Токинобу их уже покинул, правда, служащий не только осмелился сообщить, что пошел он домой, но даже дал адрес Токинобу на Седьмой дороге, поэтому Киёмори направил свои стопы туда.

Киёмори ужаснули грязные улицы и убожество тех мест, где он оказался. Ему не встречалось ничего, что напоминало бы особняк. Ни внушительных ворот, ни величественных строений, так гармонично сочетающих стиль династии Тан с исконной архитектурой, характерных для центральной части столицы, где веками располагались правительственные учреждения, дворцы знати и особняки сильных мира сего. Этот район на окраине столицы и кварталы за широкими дорогами немногим отличались от чистого поля с разрозненными поселениями, где оружейники, изготовители бумаги, дубильщики и красильщики следовали своему призванию. Последние осенние дожди затопили улицы, превратив их в речушки и ручейки, в которых уличные мальчишки ставили силки на бекасов или ловили карпов, разжиревших на выброшенных на дорогу экскрементах.

Киёмори остановился, чтобы оглядеться и понять, нельзя ли здесь навести справки, и увидел кучку возбужденных людей, собравшихся в круг.

С той стороны донеслось громкое кудахтанье – петушиный бой! Не успел Киёмори оглянуться, как сам очутился в толпе. С веранды ближнего дома, по-видимому принадлежавшего дрессировщику бойцовых петухов, его жена, пожилая женщина, и несколько детей вытягивали шеи, пытаясь увидеть происходящее. Несколько прохожих под давлением дрессировщика с жестоким лицом были вынуждены присутствовать в качестве свидетелей, а помощник дрессировщика стоял позади, держа корзину с бойцовым петухом. Молоденький парнишка вызывал дрессировщика, а тот громко торговался о сумме пари.

– Монеты – ничего, кроме монет! Низкая ставка не возместит мне повреждения, которые может получить моя птица! Я буду драться за деньги. Ты принес деньги, парень?

– Деньги при мне, – ответил мальчишка лет четырнадцати или пятнадцати на вид. Он был маленького роста, но адресованный дрессировщику смелый взгляд соответствовал вызывающему виду петуха, которого парнишка держал под рукой; он пренебрежительно улыбнулся дрессировщику, и на щеках у него появились ямочки. – Сколько? Сколько ты ставишь?

– Хорошо! Что скажешь на это? – предложил дрессировщик, отсчитав несколько монеток в маленькую корзинку, и мальчик бросил туда такое же количество денег.

– Готов? – Продолжая крепко держать вырывавшуюся птицу под рукой, парнишка присел на корточки, прикидывая расстояние от себя до петуха своего противника.

– Погоди, погоди! Еще есть желающие сделать ставки. Не будь таким нетерпеливым, мальчик. – Дрессировщик повернулся к зрителям и обошел каждого из них, насмешливо, полушутливо приговаривая: – Ну что же вы, это не развлечение – просто смотреть. А если поставить деньги – совсем чуть-чуть?

Сразу же стали звякать монеты. Только после этого появились судья и посредник. Оказалось, что довольно многие из зрителей решили поставить на птицу дрессировщика и лишь некоторые рискнули поддержать парнишку.

– Слушайте, я возмещу остальное за мальчика! – крикнул Киёмори. Он вытащил несколько монет. Их как раз хватило.

– Готовы? – подал сигнал судья.

В напряженном молчании взгляды всей толпы мгновенно притянуло к маленькому участку земли.

– Мальчик, как зовут твою птицу?

– Ее зовут Лев, дрессировщик. А вашу?

– Не знаешь? Это же Черный Бриллиант. Начинаем!

– Стойте! Судья подаст сигнал.

– Удивительно, ты ведешь себя как профессионал!

Обе птицы рвались вперед, вытянув шеи. Судья дал сигнал, и петухи наскочили друг на друга. Затрещала галька, и в воздух полетели окровавленные перья. Бой начался.

В кругу зрителей находился старик, не обращавший внимания на петушиный бой, зато с видимым наслаждением поглядывавший на лица зрителей. На нем были монашеские одежды и соломенные сандалии; он стоял, опершись подбородком на набалдашник посоха, поодаль дожидался сопровождавший его молодой слуга.

– Ах, настоятель из Тобы! – Киёмори пришел в смятение, поскольку петушиные бои запрещались, а настоятель к тому же осуждал любые азартные игры на улицах; он ни в коем случае не должен был это видеть, потому как часто бывал во дворце. Но Киёмори, беспокоившийся о собственных деньгах, не мог просто сбежать, вместо этого он попытался притаиться за своим соседом.