Колдун при помощи своего кинжала очистил от крови поверхность мела и убрал его в сторону.

— Так, — сказал он и снова приблизился к Шарине. — Теперь я возьму ваши волосы.

Однако отделить прядку ему удалось только после нескольких попыток, надо сказать, довольно болезненных. То ли нож был недостаточно острый, то ли быстро тупился о жесткие волосы девушки.

В конце концов Медер положил золотую прядку посреди столешницы, исписанной по кругу магической вязью.

— Все молчат, — приказал он. Прикасаясь атамом к дереву, он забормотал:

— Хъюссемигадон яо ао баубо и-и-еао…

Шарине показалось, что зазвучали сами строчки, подобно лягушкам в летнем пруду или овцам в загоне.

— Сопесан кантара эресщитигал санкисте…

Медер двигался по кругу, прикасаясь ножом к каждому из вырезанных символов. При этом он обходил стол по часовой стрелке, чтобы не протягивать руку над поверхностью столешницы.

— Акоурборе кодере дропиде…

Стена, отделявшая Шарину от остального мира, становилась все толще. Над поверхностью стола сгустился красный туман, хотя стоило девушке моргнуть, и видение на мгновение померкло, чтобы затем снова проникнуть в ее сознание.

— Тартароуче аноч аноч! — выкрикнул колдун и воткнул кинжал в заготовленный локон Шарины.

Темно-красное пламя беззвучно взметнулось с кончика атама до самого потолка. Затем опало и превратилось в мужскую голову: лицо с аристократическими чертами, аккуратной бородкой и волосами до плеч. Изображение двигалось, но не как живой человек, а как бюст на вращающейся подставке.

Лора задохнулась и закусила костяшки левой руки, стараясь удержаться от крика. Свеча в другой руке трепетала, как лист на ветру.

Магический образ исчез мгновенно, с быстротой молнии. Свечи, померкшие было в свете факела, снова ровно горели, освещая комнату. Медер с побледневшим лицом рухнул на стул, поверх своего ящичка.

— Вот это был твой отец, девочка, — победно провозгласила Азера. — А вовсе не хозяин постоялого двора.

Шарина бросилась к сундуку в углу комнаты и, откинув крышку, стала перерывать кипы платьев и юбок. В конце концов она добралась до бронзовой овальной банки, которую обнаружила еще в детстве, играя здесь в отсутствие матери. Сейчас Лора взвизгнула, но не сделала попытки ей помешать.

Баночка была обернута в лоскут лилового атласа. Внутри находился позолоченный медальон. Щелкнув створками из слоновой кости, девушка достала миниатюрный портрет молодой пары и протянула его на ладони матери.

— Это он, не правда ли? — спросила она. — Я их ребенок, а не твой с Райзом!

И впрямь, черты лица изображенного мужчины совпадали с вызванным Медером образом. Над мужской головой шла надпись: «Ниард, милостью Госпожи граф». Лицо женщины, более смуглое и волевое, венчали слова «Тера, милостью Пастыря графиня».

Азера вздохнула с облегчением.

— Итак, мы нашли наследницу, которую искали, — подвела она итог. — Вы поедете с нами в Валлес, дитя мое!

Медер поднял на девушку утомленный взгляд.

— Это ваша судьба, Шарина, — подтвердил он.

Гаррик видел сон.

В этом сне к нему приближался мужчина. Все происходило на фоне пейзажа, который, казалось, менялся с каждым шагом незнакомца. Вначале это был луг, мгновение спустя он превратился в лес из коралловых деревьев, ветви которых лениво шевелились. Живые краски рифа померкли, как будто видимые сквозь толщу прозрачной воды. Тем не менее мужчина шагал без видимого усилия.

— Кто вы? — спросил Гаррик во сне, хотя какой-то частью своего сознания предугадывал ответ. Собственный голос казался ему глухим и отдаленным.

Он бы дал незнакомцу лет сорок, несмотря на моложавый вид и крепкие мускулы. Одет он был в высокие сапоги и богатую голубую тунику. Кожа на открытых участках казалась смуглой, как у местных пастухов.

Мужчина помахал Гаррику. Его губы шевелились, но ничего не было слышно. Теперь он шел по лесу, пересекая солнечные пятна, которые заставляли играть на свету его богатое одеяние и металлические украшения.

Он широко улыбался. Лицо его выглядело так, будто он смеялся часто и охотно, тем раскатистым смехом, который весь вечер и ночь звучал в ушах Гаррика.

Во сне юноша сжал в кулаке золотую монету, висевшую на шелковом шнурке у него на груди. И мог присягнуть, что гладкая теплая поверхность металла в его руке была вполне реальна.

В одежде попроще мужчина вполне сошел бы за жителя Барки, хотя, пожалуй, ростом и шириной плеч он выгодно отличался от большинства здешних мужчин. Он выглядел повзрослевшим Гарриком ор-Райзом, нарядившимся в сверкающий наряд. Простая диадема из золота стягивала его темные локоны.

— Кто вы? — повторил свой вопрос юноша, но возглас утонул в бездонном пространстве. Его двойник во сне стоял в небытии, вечностью отделенный от всех и всего.

— Ну что же ты, парень! Я — Карус, Повелитель Островов! — раздался его приглушенный расстоянием голос. Он шагал через болото в своих прекрасных кожаных сапогах того же небесно-голубого цвета, что и туника. — Ведь ты знаешь меня.

Гаррик не отрываясь смотрел на мужчину. У него возникло впечатление, будто он глядится в зеркало, искажавшее не изображение, но само время.

— Но вы мертвы! — крикнул он.

— Неужели, парень? — рассмеялся незнакомец. Его смех был похож на отдаленные раскаты грома. Песок вздымался из-под его ног, закручивался в маленькие смерчи и оседал на потной коже мужчины, подобно бриллиантовой пыли. — Неужто мертв?

Фигура древнего короля оставалась прежней, но голос становился все громче с каждым шагом. Лицо выражало усталую решимость человека, который проделал дальний путь и позволит себе отдохнуть не раньше, чем достигнет конца дороги.

— Я помогу тебе стать Повелителем Островов, парень, — сказал Карус. — А ты приведешь меня к Тедри, герцогу Йоля, с которым у меня незавершенные дела.

Гаррик наблюдал за фигурой, которая теперь двигалась под дождем по каменистому склону. Сильные порывы ветра гнули сосны и заставляли сутулиться короля Каруса, но его ноги нарезали пространство с неотвратимостью работающего маятника.

— Ноль затонул тысячу лет назад! — выкрикнул Гаррик. — Король Карус умер!

Карус откинул голову назад и расхохотался во все горло — так смеется человек, привыкший находить веселье во всем: и в солнечном рассвете, и в пенящейся атмосфере схватки.

Гаррик перенесся в пространстве: его двойник во сне воссоединился с юношей, лежащим на соломе в конюшне своего отца, накрытым тонкой попоной и сжимающим в руке древнюю монету.

На ветке кизила заливался пересмешник. Громкие трели не смолкли, даже когда Шарина погремела трещоткой всего в десяти футов от куста. Стояло яркое, солнечное утро, на кизиле распустились почки, и белые цветы составляли роскошное обрамление лесному певцу.