— Спасибо, что приехала, дочка, — просто сказал пожилой мужчина. — Рома у нас один был. Единственный сыночек.

Он подсел к Маше с другого бока и принялся праздно похлопывать себя ладонями по коленям.

— Он был славным пареньком, — проговорила Маша, складывая и раскладывая свой платок. — Добрым и внимательным.

— Да, он был очень хорошим мальчиком, — подхватила Клавдия Ивановна. — И никогда никого не обижал.

Она снова вскрикнула, и они оба бросились ее утешать. Вместе им и в самом деле было легче переносить несчастье.

— Единственный сынок, — повторил Михаил Палыч, ожесточенно хлопнув себя по коленям. — Клавдия Ивановна, понимаешь, моя потом все мертвых рожала!

Только теперь Маша заметила, что бывший милиционер капитально проспиртован и пьяные слезы, словно сами собой, снова заструились по его тяжелым брылям.

— А вы, значит, в Москве живете? — поинтересовалась Клавдия Ивановна.

— Живу, — сказала Маша.

— Как приехали — прямо к нам?

— Да.

— Милая вы моя! — воскликнула женщина и, взяв Машу за руки, принялась жадно в нее вглядываться. — Такая модная, видная!

Было видно, что ей хочется спросить, кем эта городская красавица доводилась их сыну, но она не решалась. А у Маши не поворачивался язык, чтобы соврать.

— А правда, что вы были женой известного комментатора Невзорова Александра? — вдруг спросила Клавдия Ивановна.

Маша так опешила, что даже не нашлась, что ответить.

— Полно, мать, — сказал Михаил Палыч. — Не твоего ума это дело!.. Мы тебя, дочка, регулярно наблюдаем по телеку, — словно извиняясь, сообщил он Маше. — Очень складно ты выступаешь и политически остро.

Маша молча кивнула.

— А правда, что эту Чечню хотели одной бомбой накрыть, — спросил он, — только, дескать, эти чечены пока что откупаются?

— У них, у чеченов, все куплено, — со вздохом добавила Клавдия Ивановна. — Говорят, и наш район уж купили.

— А хер им, а не район! — вспылил пенсионер и, вскочив, сделал хрестоматийный жест.

— Ну-ну, отец, уймись! — прикрикнула на него жена.

— Что ты понимаешь, мать, — вздохнул тот. — Президент у нас неадекватный — вот беда!

Маша снова ощутила в душе прежнюю боль. Она вспомнила, что больше не увидится с Волком. Она смотрела на пожилых супругов и понимала, что те, без сомнения, переживали бы любое ее горе как свое собственное. Но что значит ее боль по сравнению с их болью? Об этом даже смешно говорить. Если бы какая-нибудь подруга рассказала ей о своей печали после расставания с неким полковником, с которым переспала в командировке, бесчувственная Маша, наверное, подняла бы ее на смех.

— Так значит, вы собирались отметить в наших краях свой день рождения? — спохватилась Клавдия Ивановна. — Вместе с Ромой?

— Ты, дочка, у нас будь как дома, — добавил Михаил Палыч, словно забывшись. — У нас тут отдых — благодать божья! Жаль только, Ромы нет, он бы тебе все показал… Дело молодое…

— Нет больше Ромы! — снова заголосила Клавдия Ивановна, закрываясь передником.

Маша бросила взгляд через открытую дверь в смежную комнату и увидела в уголке над широкой железной кроватью с никелированными набалдашниками несколько простых иконок, убранных чистым белым полотенцем, и крошечную лампадку.

Клавдия Ивановна, словно почувствовав ее взгляд, перекрестилась и воскликнула:

— За что, Господи? За что?

И в самом деле, за что?.. Если уж Господь Бог в бесконечной доброте своей и мог на кого-то прогневаться и решил отнять ребенка, то только не на этих двух бедных стариков, только не у них!..

Маша плакала вместе с ними и думала о том, что, если бы ее собственные родители от нее отказались, тогда бы Клавдия Ивановна и Михаил Палыч могли бы удочерить девочку Марию. И называлась бы она не Маша Семенова, а Маша Иванова. Невелика разница.

Она вообразила себе, как папа ковыряется ключом в замке почтового ящика и вместе с «Юридическим вестником» и «Экономикой и жизнью» извлекает это странное письмо. Поднимаясь в лифте, он вертит в руках конверт без обратного адреса со штампом какой-то русской не то Швейцарии, не то Венеции, а потом, войдя в квартиру, читает письмо маме, которая вываливает на ладонь из баночки новый патентованный крем и толстым слоем размазывает по морщинистому лицу и шее. Он читает:

«Глубокоуважаемые супруги Семеновы, Иосиф Яковлевич и Ольга Николаевна, сына нашего Рому Иванова разорвало пополам гранатой из подстволъного гранатомета в городе-герое Грозном Чеченской АССР, и Мария приехала навестить нас в нашем доме, который, кстати сказать, в настоящее время приватизирован и вместе с участком пятьдесят соток находится в нашем полном законном владении. Имеются у нас также акции нашего совхоза, в котором Клавдия Ивановна проработала до пенсии, а теперь будет получать оттуда дивиденды. В прошлом годе Михаил Палыч тоже вышел на заслуженный отдых как работник внутренних дел, а потому материально мы вполне обеспечены государством. К тому же, и хозяйство, с которого тоже кое-что имеем. Вот мы сидели себе вдвоем, говорили, плакали, когда приехала Мария и предложила нам себя удочерить. Чтобы утешить нас в нашем большом горе. Мы, конечно, согласились, потому что это очень нас утешит, и мы будем чувствовать себя не так одиноко, если мы удочерим Марию и будем ее любить как родную…»

— Это что за новости? — удивится мама.

— По-моему, — скажет папа, — это крестьяне или что-нибудь в этом роде. Совершенно никакого слога.

— Но зато от чистого сердца, — ответит мама. — Кажется, они действительно будут любить ее как родную. Тебе не о чем беспокоиться.

— Я надеюсь, — покачает головой папа. — Если ты не возражаешь, я согласен.

* * *

Потом они втроем отправились на кладбище, которое располагалось на холме между двумя озерами в густой роще. У свежей могилы они еще поплакали и помянули дорогого им человека. Клавдия Ивановна разложила на платочке нехитрую закуску, а Михаил Палыч наполнил небольшие граненые стаканчики.

— Вы в Россию насовсем? — вдруг перейдя на «вы», спросил Машу Михаил Палыч. — Или скоро опять туда, к чеченам?

— Пожалуй, насовсем, — ответила она. — Да и начальство считает, что мне нужно отдохнуть…

Потом они долго молчали, и Маша чувствовала, чего от нее ждут осиротевшие родители. Наконец она собралась с духом и начала сбивчиво объяснять:

— Вообще-то все случилось мгновенно… Рома даже ничего не почувствовал… Вспышка, удар — и конец…

Она подняла голову и устремила глаза к небу, откуда, как она надеялась, на них теперь взирал Рома, чье расчлененное тело покоилось у них под ногами. Сквозь слезы солнце дрожало и было готово вот-вот покатиться по небосклону в озеро.

— Скажи, дочка, — проговорила Клавдия Ивановна, в отличие от мужа почему-то переходя на «ты», — он… он там не голодал, хорошо питался?