Тем временем они достигли небольшого строения, совершенно спрятанного в буйной зелени. Приземистое и мрачное, это строение казалось бесконечно древним. За спиной Алексея глухо заворчал оборотень, уловив своим звериным чутьем какую-то энергию или чью-то силу, много большую, чем его.

— Тебя ждут там, господин, — проговорил жрец тихо, словно нехотя нарушая покой этого места. — Тебе лучше пойти туда одному, без нас.

— Хорошо, — кивнул Алексей, совершенно не ощущая тревоги, как будто шел к старому доброму знакомому. Да и начал он уже привыкать к таким фразам.

Он шагнул через порог во тьму жилища, и тотчас мир вокруг него стал маленьким, словно сомкнувшись до размеров небольшой комнаты, в которую он попал. Не стало звуков и света извне. Не стало двери за спиной, окон и грубых каменных стен. Черное ничто, имеющее, однако, пределы и даже ощутимую форму комнаты. А посередине этой комнаты из тьмы стояли обращенные друг к другу два массивных кресла, вытесанные, как показалось Алексею, из массива красного, будто кровоточащего багровыми отсветами камня. Ближнее кресло оказалось пустым, а на втором восседал высокий седовласый и седобородый старец. Впрочем, возможно, он вовсе и не был высок. Просто сидел гордо выпрямившись, словно владыка на троне.

— Пусть вернется к тебе понимание, — сказал старик вместо приветствия сильным, густым голосом. — Присаживайся. Я рад тебя видеть, хоть и предпочел бы нашу встречу в более позднее время.

— Вам не нравится сегодняшнее утро? — спросил Алексей, усаживаясь в свободное кресло. — Но вы же сами меня позвали. Или жрец что-то напутал?

— Не об утре сегодняшнем я сейчас говорю. — В голосе старика послышалась улыбка. — О многих годах, которые ты должен минуть там, откуда бежал. О понимании, которое должен обрести. Об опыте, осознании и изменении себя самого.

— Я не бежал, — возразил Алексей. — Я не искал, не просил, не знал. Мне было слишком хорошо там, чтобы пытаться бежать. Тем более сюда, где даже понять ничего невозможно, а не то что осмысленно жить.

— Это только оттого, что ты не ведаешь настоящей величины мира и своей жизни. А про то, что не искал… С первого дня твоего пребывания там что-то нарушилось. Ты иногда становился слишком видимым для многих. Нечасто равные тебе попадали в Забытый мир. Ты ведь тоже помнишь странные видения и образы того, что с тобой не могло произойти там?

— Помню, — согласился Алексей. — И сны вижу, после которых не хочется просыпаться. Или, наоборот, такие, проснувшись после которых радуешься самому этому факту…

— Ты звал, сам того не понимая. А кто-то недостаточно хорошо защитил тебя от себя самого.

— Вы говорите почти так же, как Оторок или Эльви. Это что, заговор? Или соревнуетесь, кто из вас произнесет больше слов, ничего при этом, по сути, не сказав?

— Они боятся, — улыбнулся старец. — Одно дело быть рядом с господином, надеясь на его возвращение. И умереть за него, если того долг потребует. И совсем другое — самим это возвращение спровоцировать вопреки Закону. Оторок и без того уже заслужил серьезную кару.

— Тем, что затащил меня сюда? Но что в этом преступного?

— Не ему решать, когда и кому срок наказания изойдет, — ответил старец, нахмурившись. — Много на себя взял. Хотя у него есть свой большой интерес в этом и своя цель, ради которой он и рискует.

— Можно я не стану сейчас отвечать, продолжая этот бредовый диалог? Может, вы мне для начала просто расскажете, что происходит? Как и зачем я провалился сначала в лес, а потом в это далекое прошлое? Что мы тут забыли?

— Забыл только ты. И это вовсе не прошлое…

— Опять! Вы с простым человеком разговариваете. Хорошо? Может, за это зацепимся? Я в Египте?

— Да.

— В Абидосе? В том Абидосе, что стоит недалеко от реки Нил и других городов типа Луксора или…

— Да.

— А мое время настанет только через… через много-много веков после этого времени? — спрашивал Алексей, чувствуя себя полным идиотом.

— Ты здесь, — старец улыбнулся без тени издевки, — в этом городе, в это время. А тот мир, про который ты говоришь, остался для тебя во вчера. Хотя он может быть и в завтра. Время не та река, в которую нельзя войти дважды, вопреки поговоркам Забытого мира. Лишь время и бремя твоих поступков в твоей жизни имеет это свойство реки. Совершив поступок, ты навсегда обрекаешь себя нести его свет или тень. Или искупать. Но это только твоя река.

— Но ведь мир движется из поколения в поколение, — возразил Алексей. — Моя река жизни началась из рек жизни моих родителей. Она течет и, прежде чем иссякнет, даст жизнь реке моего ребенка. Здесь, в Египте или где-то еще в это время, жили мои прапрародители. И много веков спустя после меня капли реки моей жизни будут течь в реках жизни моих потомков.

— А где ты видишь себя в это время, когда эти капли будут бежать в реках твоих потомков? — уточнил старец.

— Где? Не знаю. На кладбище? — Алексей пожал плечами. — А мои потомки будут приходить туда пообщаться со мной.

— Кладбища всего лишь место захоронения тел, — покачал головой старец. — Никакого иного предназначения они не имеют. Именно поэтому умершим совершенно безразлично, по чьим обычаям их тело будет погребено. Умершему это безразлично, потому что чаще всего смерть дает освобождение от оков жизни в Забытом мире в разрыве с Сутью своей.

— Чаще всего? — переспросил Алексей, стараясь понять все, что говорит ему старец.

— Да. Именно чаще всего. Самоубийца не найдет освобождения, ибо самоубийство сродни попытке побега. И наказание последует более тяжелое. Да и умершие от старости не всегда исчерпывают чашу искупления за грехи свои. Им тоже нет до поры дороги к Сути.

— И кто же их удержит? — спросил Алексей с легким сарказмом.

— Ты ведь не о стариках подумал, а о себе… Есть стражи. Во всем большом мире есть много различных стражей. Стражи Абидоса, всевидящие грифоны, сторожат и иные города, где покоятся святыни или сама земля несет тайную энергию. Даже у Осириона было много могучих стражей. Но все эти стражи стерегут что-то от незваных гостей. Есть в мире и другие стражи, в обязанности которых входит охота на преступивших Закон. И ты лишь до времени их избегаешь. Пока невидим сам. Почти невидим. Пока с Сутью своей не объединился. Но недолго уже. Порядок все еще остается незыблемым. Так должно быть, так есть и так будет.

— Хочу еще спросить, — не унимался Алексей, сам не понимая, почему спрашивает все о том мире, который оказался лишь частью великого. — Ты говоришь, что кладбища лишь место захоронения тел. А как же общение с умершими?

— Общение? Где? — спросил старец с доброй улыбкой. — На кладбище? Это лишь желание видеть то, чего нет, и верить в несуществующее. Есть места, где вас слышно. Но они совсем не там. Они там же, где и во всем остальном мире, — в храмах и около святынь. И неважно, где прозвучит твой духовный крик — в православном храме, в мусульманской мечети или, скажем, в Стоунхендже. Тебя услышат. Вот только удостоят ли помощи…