– Ваше давление в норме. – Доктор Франко спрятал аппарат в саквояж. – Пульс, цвет лица – все прекрасно. Вы выглядите хорошо, единственное, что вызывает мое беспокойство, – ваша худоба. Не повредило бы набрать фунтов пять.

– Пять фунтов лишнего веса приведут моего портного в ужас, – Габриела улыбнулась, – я ему нравлюсь в моем теперешнем виде.

– Ба! – Доктор потер аккуратную белую бородку. – Ваш модельер ищет себе вешалку, на которую может набрасывать свои ткани. Надо нарастить немного мяса, моя дорогая. Твоя семья всегда имела склонность к излишней худобе. – Ты принимаешь витамины, которые я тебе прописал? – Незаметно доктор перешел на «ты».

– Каждое утро.

– Отлично. Отлично. – Он снял с шеи стетоскоп и тоже положил в саквояж. – Твой папа говорит, что ты не хочешь отступать от обычного расписания.

– Но я предпочитаю быть все время занятой! – задиристо воскликнула она.

– И так было всегда. Моя дорогая. – Доктор присел к ней на кровать, удивив ее этим, потому что обычно соблюдал правила этикета. Но он сделал это так естественно, что, очевидно, это было в порядке вещей между ними. – Ты поправляешься, и доктор Кижински тоже тобой доволен. Но я хотел бы узнать подробнее, как ты себя чувствуешь.

– Но, доктор Франко…

– Да, да я понимаю твое нетерпение. Надоели доктора. Все эти осмотры, вопросы, расспросы, бесконечные разговоры о самочувствии. Тебе хочется скорее от них избавиться и зажить привычной жизнью.

Она улыбнулась:

– Вы за меня все рассказали, доктор Франко. Вы всегда читаете мысли своих пациентов?

Но доктор остался серьезным, взгляд его был добрым и терпеливым.

Габриела ощутила укол совести и дотронулась до его руки.

– Простите меня. Я не хотела вас обидеть. Правда в том, что вокруг меня столько людей, которые все решают за меня и лучше меня.

– Тебе кажется, что мы упрощаем твою амнезию?

– Нет, – она покачала головой, – но мне кажется, что все стараются сделать вид, что это ерунда, ничего особенного, хотя мне ясно, как это важно не только для семьи, но и для политики.

Доктор расслышал невысказанное возмущение. Если бы она знала, через что прошел ее отец.

– Никто не старается преуменьшить серьезность положения, но надо понять тех, кто рядом: трудно ждать от них полного понимания и принятия действительности. Поэтому я хочу, чтобы ты говорила со мной обо всем, что тебя волнует.

– Но я не знаю, что еще сказать.

– Габриела, я принимал тебя, когда ты появилась на свет, лечил от детских болезней, я хорошо знаю тебя и понимаю, что ты боишься расстроить отца, поэтому отдаляешься.

– Беннет уехал в свой Оксфорд, – грустно сказала она.

– А он так хотел остаться со своими любимыми лошадьми и собаками, – улыбнулся доктор.

Габриела засмеялась.

– Мне с ним было легко, он очень открытый и спокойный, при нем не надо думать, что сказать. Александр другой. Он такой… – Она пыталась подобрать точное слово. – Правильный.

– Принц Совершенство – это вы с Беннетом так его прозвали в детстве.

– Нехорошо.

– О, Александр мог постоять за себя. Он тоже дал прозвище Беннету – Мистер Лентяй.

Габриела невольно хихикнула и поджала под себя ноги.

– Вполне можно понять. Я помогала ему собирать вещи. Трудно поверить, что можно жить в таком свинарнике. А я, какое прозвище дали мне братья?

– Ваше Упрямство.

– О! – Она снова хихикнула. – Я его заслужила.

– Оно вполне соответствовало тебе. И сейчас тоже соответствует.

– Мне кажется, то есть я чувствую, что все мы были очень близки, что в семье были прекрасные доверительные отношения.

– Великолепные. Раз в году вы ездили в Цюрих всей семьей. Две недели – никаких слуг, никаких встреч. Чтобы потом легче было переносить жизнь на виду.

Она кивнула и спросила:

– Как умерла моя мать, доктор?

– Она была такая хрупкая, – осторожно сказал он, – поехала по делам Красного Креста в Париж и заболела пневмонией. Были серьезные осложнения, она так и не поправилась.

Бри пыталась понять, что чувствует. Ей так хотелось ощутить боль, горе, это было бы благословением, и… не чувствовала ничего. Она посмотрела на свои сложенные на коленях руки.

– Я ее любила?

Сострадание не числилось среди предметов докторского саквояжа, но оно было в его сердце.

– Она была центром семьи, ее якорем и сердцем. Ты очень любила ее, Габриела, очень.

Оставалось лишь верить в это.

– Она долго болела?

– Полгода. Несчастье еще больше сплотило семью.

Габриела в этом была уверена.

– Кажется, мы неохотно принимаем к себе людей со стороны.

Доктор Франко улыбнулся:

– О, это правда.

– Рив Макги. Вы хорошо знаете его?

– Американец? – Доктор пожал плечами. – Немного. Но ваш отец о нем высокого мнения.

– А вот Александр возмущен его вмешательством.

– Что вполне объяснимо и естественно. – Доктор был заинтригован таким поворотом разговора. Габриела еще не узнала своей семьи, то есть не вспомнила ее, но уже волнуется за нее, как это было всегда. – Принц Александр очень встревожен случившимся, поэтому не хочет, чтобы незнакомец был рядом с тобой. Он не полюбил бы любого чужака, ворвавшегося в очень замкнутый круг семьи. И еще эта помолвка… – Бри прищурилась, но доктор неправильно истолковал ее взгляд. – Я не сплетничаю. Но как доверенное лицо твоего отца я в курсе всего.

Она нетерпеливо встала и принялась нервно ходить по комнате.

– Вы согласны с мнением отца?

Доктор Франко поднял кустистую седую бровь.

– Я не могу оспаривать мнение князя Арманда, если дело не касается вопросов медицины. Тем не менее это обручение вызвало недовольство Александра, который хочет сам заботиться о тебе.

– А как насчет моих собственных чувств и переживаний? – Габриела снова кипела, не в силах сохранять спокойствие. Она повернулась к доктору, стоявшему теперь около кровати, заложив руки за спину. – Они учитываются? Это притворство, этот фарс. Что со мной все в порядке, что я закрутила скоропалительный до неприличия роман в Америке с сыном друга отца. Меня это приводит в ярость. – Она схватила перламутровый гребень с туалетного столика и стала нервно постукивать им по руке. – Объявление о моем обручении было сделано только вчера, а сегодня все газеты полны сплетнями, слухами. Куда бы я ни отправилась, – меня встречают вопросы, взгляды, перешептывания.

Ее нетерпеливый нрав был прекрасно известен семейному доктору. Поэтому он не делал попыток остановить Габриелу и ждал, когда она выговорится.