Я видела, как жених смотрел на меня с какой-то особой болью в глазах. Он словно силился мне что-то сказать, но никак не мог себя заставить. Наконец сдавшись на мои уговоры, он поведал, что русское командование в последний момент завезло в город большое количество тяжелораненых из-под Витебска, не говоря уже о людях из отрядов Неверовского и Раевского. И эти тысячи солдат были собраны вне госпиталя, в той части Смоленска, что называется Старым городом. Этот район загорелся, ещё в первый день битвы, и сгорел дотла в ночь отступления. Но он об этом узнал слишком поздно, потому никого не удалось спасти.

Видимо «провидец» опасался моей истерики, но я была чересчур уставшей, а потому впала в какую-то прострацию: сил ни на слёзы, ни на что-либо другое просто не осталось. Посему, кажется, проспала почти всю дорогу до Дорогобужа. Это сильно взволновало Ольгу, но Павел запретил меня тревожить, если не случится серьёзных проблем, требующих моего внимания.

Иногда открывая глаза, я наблюдала за огромным обозом, двигающимся с обеих сторон. Порою какие-то отряды отделялись от нас в разные направления, и чуть позже, мы видели, как вдалеке начинали пылать неубранные поля или небольшие деревушки.

В тихом разговоре Павла с Ахмедом, ехавшего сбоку от брички, я услышала выражение «выжженная земля». Именно такой становилась она после отступления русской армии. К общей «разномастной» колонне постепенно присоединялись всё новые и новые люди. Никто не хотел оставаться на милость наступающих французов. Число устремляющихся ввысь дымовых столбов только росло с каждым часом.

Как мы проехали Дорогобуж, я даже не заметила. Но уже в Вязьме пришлось приводить себя в порядок и отправиться на поиски Виллие в штаб. Я хотела оставаться с войсками, тогда как госпитальный обоз собирался по моему наущению проследовав до Можайска, свернуть на Тверь.

Ситуация в расположении командования была ещё более обострённой, чем в Смоленске. Князь Багратион уже показательно игнорировал распоряжения генерала Барклая. Это вылилось в до ужаса смешную ситуацию, когда, они отказывались видеться друг с другом, находясь в одном маленьком городе и общались сугубо эпистолярно.

Но на этом князь не остановился. Он в разговорах открыто обвинял Михаила Богдановича в предательстве и сдаче Смоленска. Пётр Иванович искренне считал, что, если бы обороной города командовал именно он, подобного военного провала бы не случилось.

При каждом удобном случае, Багратион подчёркивал беспримерную храбрость русских солдат, готовых без страха идти в штыковую на французские пушки. Особенно, отмечал геройство тех, кто остался прикрывать уходящие войска, осознанно идущих на смерть.

Не смотря на противоборство двух генералов, по войскам уже поползли слухи о назначении главнокомандующего из Петербурга. Мне обязательно нужно было попасть в Царево-Займище к прибытию Кутузова, так как я уже знала, кто именно приедет принимать управление войсками. «Старый лис Севера» впрочем, будет только рад оставить этих «пауков с аксельбантами в своих же банках».

С Виллие удалось договориться на удивление легко.

— Госпожа баронесса, уже сейчас я могу сказать, что вы удивили меня безмерно. На данный момент нет никакой возможности, но при первой же оказии напишу в академию, чтобы вам присвоили полный чин лекаря. Впрочем, по армии приказ будет мною подписан безотлагательно.

Яков Васильевич, не скрывая сожаления согласился оставить меня при себе. Это дало возможность находится в расположении армии. И наблюдать как полностью покинутая жителями Вязьма была сожжёна. Приближающимся французским войскам будет ещё хуже, чем сейчас приходилось нам.

Огромная русская армия просто не справлялась с собственным пропитанием. Подвоз продуктов практически полностью прекратился. Население, собираясь в дорогу неохотно делилось с военными едой. Не говоря о простых солдатах, многие командиры вынуждены были устраиваться спать на пустой желудок.

— Можем ли мы чем-то помочь? — спросила я вечером у Павла, впечатлённая всеобщим голодом.

— Ma chère, ты же знаешь, что нам ещё предстоит тяжёлая зима. Я не могу сейчас раскрыть свои склады, боюсь это не исправит ситуацию здесь. Даже мои запасы прокормить такое количество людей просто не способны. Кроме того, это просто разрушит все наши планы на холодное время, когда точно вокруг будет не достать еды.

— На это невозможно спокойно смотреть…

— Пришло время учиться принимать нелёгкие решения!

17 августа 1812 года

Отмытые и отчищенные солдаты бравым, хоть и голодным маршем входили в Царёво-Займище. Ещё вчера каждому из командиров двух армий был доставлен отдельный пакет о назначении нового главнокомандующего.

Потому последняя остановка была особо долгой. Все приводили себя в порядок, дабы предстать перед Его высокопревосходительством, генералом от инфантерии Михаилом Илларионовичем Кутузовым чистыми и опрятными.

Да… Le vieux renard du Nord (*Старый лис Севера), как его часто называли, не был ещё генералом-фельдмаршалом, но, с недавних пор величался светлейшим князем. Этакий красивый жест от государя, в знак примирения, перед назначением на должность.

Впрочем, ни для кого ни секрет какие натянутые отношения были у новоназначенного главнокомандующего с императором. Александр до сих пор не мог простить ему поражения под Аустерлицем. Говорят, что, когда на очередную претензию государя, Кутузов возмутительно объявил при всех о своих попытках удерживать того и не раз, от приснопамятного боя, самодержец на то упрямо заявил: «Значит слишком мало удерживал».

Тем не менее, других вариантов у российского императора всё равно не было.

Ученик Суворова, Михаил Илларионович к тому моменту готовился разменять седьмой десяток. И вот он встречал марширующие перед ним войска на коне, хотя было заметно, что с большим удовольствием главнокомандующий делал бы это в кресле.

Однако, в войсках Кутузова любили. Конечно, не так, как его учителя… который мог ходить зимой по лагерю в одной рубашке, раз его «солдатушкам» не привезли тёплое обмундирование. Но по-своему. В последствии я была свидетелем, как по-простому светлейший мог беседовать с нижними чинами, не высказывая высокомерия. Иногда даже используя «народные» словечки.

Меня с Павлом, группа штабных офицеров Багратиона пригласила расположиться поближе к Кутузову. В этот момент к нему как раз подносили смоленскую икону для благословения. Несколько священников, присоединившиеся к обозу, так и несли её весь путь на руках, сменяясь.

— Мария, что ты здесь делаешь? — возмущённо спросили, обращаясь явно ко мне, так как говоривший взял за локоть.

Пришлось повернуться. Рядом стол высокий штабс-капитан, в котором угадывались родственные черты.

— Луиза, ma chère, ты могла бы представить нас, — поспешил мне на помощь Павел, заметив мою заминку.

— Малышка Луиза? — ошарашенно переспросил мужчина.