Луна кокетливо выглянула из облака, чтобы пролить свой свет на небольшую компанию и посмотреть, в чем дело. Лицо проезжающего было в тени, а пистолет Джека на свету. К его дулу и присматривался джентльмен, держа одну руку в кармане плаща, а другой сжимая небольшой пистолет.

– Мой милый друг, – сказал он с ирландским акцентом, – может быть, вам неизвестно, что пистолет, которым вы угрожаете, не заряжен? Не шевелись! Ты у меня на мушке!

Рука Джона опустилась и пистолет упал на землю. Но его поразила не удивительная оплошность Джима, а нечто гораздо более необычайное. Голос принадлежал джентльмену, которою шесть лет назад он почитал своим самым близким после Ричарда другом.

Человек слегка шевельнулся, и лунный свет осветил его лицо. Стали видны крупный нос, добродушный рот и ленивые серые глаза. Майлз! Майлз О'Хара! Впервые Джек не посчитал положения забавным. Чудовищно, что старого друга довелось встретить в таком обличье, и более того, не смея себя выдать. Его охватило непреодолимое желание сорвать маску и сжать руку Майлза. Он с трудом подавил его и прислушался к тому, что говорил О'Хара.

– Если дашь честное слово, что не предпримешь попыток к бегству, буду весьма признателен. Но если шевельнешься, стану стрелять.

Джон безнадежно махнул рукой. Он был ошеломлен: все было так нелепо! Майлз будет потом смеяться. Он похолодел. Не будет никакого потом! Майлз никогда ничего не узнает. Его передадут властям, и Майлз никогда не узнает, что помог Джеку Карстерзу взойти на эшафот. Возможно, и это его не встревожило бы, ведь он, Джек, был так опозорен. Если он и рискнет всем, назовет себя, Майлз может с отвращением отвернуться от него, – Майлз, который никогда не унизился бы до бесчестного поступка! Карстерз чувствовал, что вынес бы все, что угодно, но только не презрение этого человека.

– Не говори мне, что ты немой. Я слышал, как ты кричал. Дашь мне честное слово, или тебя связать?

Карстерз взял себя в руки, и сжав зубы, уступил неизбежному. Бежать было невозможно. Майлз выстрелит, можно не сомневаться, маска будет сорвана и его друг узнает, что Джек Карстерз был просто разбойником с большой дороги. Что бы ни случилось, этого не должно быть, ради имени, ради Ричарда. Поэтому он спокойно протянул руки.

– Да, я даю вам слово, но вы можете связать меня, если хотите.

Это был его притворный голос, грубый и совершенно непохожий на его собственный.

Но глаза О'Хара устремились на протянутые к нему изящные белые пальцы. По своей обычной небрежности Джек забыл испачкать руки. Это были руки аристократа: белые и тщательно ухоженные.

Майлз обхватил его запястья своими крупными Руками и повернул руки ладонями кверху.

– На редкость белые руки для человека твоей профессии, – протянул он и сжал их крепче, когда Джек попытался их отнять. – Нет, подожди. А теперь садись в экипаж, приятель.

Минуту Джек медлил.

– А моя лошадь? – спросил он, и О'Хара услышал в его голосе тревогу.

– Можешь о ней не беспокоиться! – сказал он. – Джордж!

Лакей выскочил вперед.

– Сэр?

– Видишь эту лошадь? Я хочу, чтобы ты взял ее домой. Сможешь?

– Да, сэр.

– Сомневаюсь! – пробормотал Джек.

Дженни тоже в этом сомневалась: она решительно отказалась позволить неизвестному сесть на нее. Ее хозяин оставил ее на месте, и она не двинется с него, пока он ее не позовет. Напрасно грум упрашивал и заставлял. Она бегала вокруг него, совершенно преобразившись. Она грызла удила и готова была свирепо лягаться при первой возможности.

Джек с легкой улыбкой наблюдал за тщетными усилиями грума.

– Дженни! – сказал он спокойно, и О'Хара резко оглянулся на него, нахмурившись. Забывшись, «разбойник» заговорил своим голосом, и голос этот показался Майлзу знакомым.

Дженни вырвала повод у взмокшего грума и подбежала к пленнику.

– Вы не освободите мне одну руку, сэр? – сказал он. – Быть может, я с ней справлюсь.

Не говоря ни слова, Майлз освободил его и, схватив повод, Джек пробормотал что-то мгновенно успокоившемуся животному.

Наблюдая за тем, как изящная рука гладит морду лошади, О'Хара снова нахмурился. Разбойник попался необычный.

– Садись на нее, – Джек держал лошадь за поводья. Еще раз похлопав лошадь он сказал: – Теперь она пойдет, сэр.

О'Хара кивнул.

– Ты ее хорошо обучил. Садись, пожалуйста.

Джек повиновался. Через минуту-другую О'Хара вскочил в экипаж, и они тронулись.

Некоторое время царило молчание. Карстерз держал себя в руках. Было невыносимо думать, что после этой короткой поездки он никогда больше не увидит своего друга, а ему так хотелось повернуться и пожать его сильную руку.

Майлз попытался в темноте разглядеть лицо под маской.

– Вы джентльмен? – спросил он напрямик.

Джек был к этому готов.

– Я, сэр? Что вы, сэр?

– Я не верю. Не забудьте – я видел ваши руки.

– Руки, сэр? – Джек изобразил невинное недоумение.

– Уж не думаете ли вы, что я поверю, что вы разбойник, с такими руками?

– Не понимаю, сэр.

– Ну так поймете завтра!

– Завтра, сэр?

– Конечно. Можете все сказать и сейчас. Я не такой дурак, как вы решили, и узнаю джентльмена по его виду, даже если он рычит на меня, как вы! – Он добродушно хохотнул. – И у меня такое чувство, что я вас знаю. Я не хотел бы послать на эшафот друга.

Джек так хорошо знал этот мягко убеждающий голос! Сжав кулаки, он заставил себя ответить:

– По-моему, я с вами не встречался, сэр.

– Может, и нет. Завтра увидим.

– О чем вы, сэр? Почему завтра? – забеспокоился Карстерз.

– Вы будете иметь честь предстать предо мной, друг мой.

– Перед вами, сэр?

– А почему бы нет? Я – мировой судья (да сжалится Господь над моим округом)!

Наступила напряженная тишина – и тут, наконец, Джек оценил всю комичность происходящего, и плечи его затряслись от беззвучного хохота. Ирония судьбы! Его, графа Уинчемского, будет официально допрашивать его друг, сэр Майлз О'Хара, мировой судья!

– Что с вами, приятель? Вы находите это смешным? – изумился Майлз.

– О, Господи, да! – еле выговорил Джек, обессилев от смеха.

На следующее утро за завтраком леди О'Хара обнаружила, что ее огромный добродушный муж непривычно молчалив. Она слишком недолго была замужем, чтобы примириться с тем, что ее едва замечают в течение дня, – но она была замужем уже достаточно долго, чтобы знать, что прежде всего мужа необходимо накормить. Поэтому она потчевала его кофе и яичницей, и с удовлетворенным (почти материнским) видом наблюдала, как он атакует говяжий филей. Это была хорошенькая крошечная женщина с большими глазами и мягкими кудряшками, выбивавшимися из-под скромного чепчика, который был ей удивительно к лицу. Роста в ней не было и полутора метров, и ее высокий супруг иногда звал ее Мушкой. Не стоит и говорить, что она отнюдь не одобряла такого небрежного прозвища.