— Ну что ты, пап, не стоит беспокоиться.

— Чушь собачья!

(Папа обожает выражение «чушь собачья» и употребляет его в самых разных случаях. Смысл зависит от интонации. На сей раз словосочетание означало: «Даже не пробуй спорить»).

Родители старались вселить в меня веру в собственные силы. Они понимали: иначе мне нечего надеяться на жизненный успех. Как-никак я не Чарльз Буковски: мое самоедство никогда не станет плодородной почвой для писательского таланта и высоких гонораров. Прежде чем положить трубку, папа решительно заявил:

— Я тебя свожу в «Лорис прайм риб»!

«Лорис» известна в основном своей фирменной солью с пряностями, которая продается во всех крупных магазинах. Но в Лос-Анджелесе эта компания держит знаменитый стейкхаус «Лорис прайм риб ресторан». Папа его обожает. Вскоре после нашего телефонного разговора он заставил маму (кстати, она сломила его сопротивление и провела домой интернет) завести ему ящик электронной почты только для того, чтобы послать мне ссылку на сайт «Лорис». В теме письма значилось «Лорис», а в самом письме была всего одна фраза: «Настоящий стейк!» — и гиперссылка на меню.

В следующую пятницу родители заехали за мной на «шеви-блейзере» Ивэна (сам-то он уехал на Гавайи и посвятил себя дайвингу, а машину оставил на хранение).

— Кто готов съесть настоящий стейк? — риторически спросил папа, когда я залез в машину.

И тут же принялся меня расспрашивать, над чем я работаю, как мне живется в Лос-Анджелесе и вообще обо всем, что пришло ему в голову за двадцать минут, пока мы добирались до перекрестка бульваров Ла-Сьенега и Уилшир. У ресторана нас ждал Патрик — я его пригласил. Мы встретились в холле и вчетвером прошли в зал. Первый тост папа поднял за нас с Патриком:

— За вас, ребята. Вы храбрее ста чертей: через все преграды стремитесь к своей мечте. И за Джастина заодно выпьем — у него ведь новая работа.

Мне бы и в голову не пришло, что в честь работы с минимальной зарплатой можно произносить красивые тосты. Но папа ни капельки не лукавил — он искренне мной гордился.

Наш столик обслуживала блондинка с огромными голубыми глазами. Даже в мешковатой униформе «Лорис» она выглядела сногсшибательно. Папа, по своему обыкновению, ухлестывал за ней напропалую. Стал дотошно расспрашивать об истории «Лорис», о стейках, о фирменной соли, а заодно и о биографии самой официантки («Где живете?» — «В Голливуде». — «А по основной профессии вы кто?» — «Актриса»). Когда мама опрометчиво вздумала заказать единственное в меню блюдо из морепродуктов, папа вздумал разыграть комедию.

— Ох, Джони, ты меня доконаешь, ох доконаешь. Это же «Лорис». Ресторан настоящих стейков. Разве можно здесь морепродукты заказывать? — говорил папа маме, пожалуй, чересчур эмоционально. А потом добавил, любуясь официанткой: — Я прав? Или я вдвойне прав?

Вообще-то папа любит повторять: «Я вам не дамский угодник». Но мы только смеемся, и вполне справедливо. Видели бы вы, как он рассыпается мелким бесом перед женщинами! Когда мы его подкалываем, он отвечает: «Рассказывайте! Я человек семейный, налево не хожу и никогда не пойду. А если бы и пошел, недалеко бы ушел — наша мама вмиг оторвала бы мне яйца. Она же у нас итальянка. С ней шутки плохи!»

Папа всю жизнь сочувствует официантам и официанткам: полагает, что работа это тяжелая, а посетители часто бывают неблагодарны. Поэтому он всегда оставляет на чай тридцать — сорок процентов от счета. Непременно. Когда нам подали счет, я украдкой заглянул в него. Двести двадцать долларов! Таким дорогим ужином папа меня еще ни разу не угощал. Собственно, мы вообще редко бывали в дорогих ресторанах. Тут-то я и смекнул, что сегодняшний вечер для папы много значит. В качестве чаевых папа оставил восемьдесят долларов: я видел, как он вписал эту сумму в счет.

Надо сказать, что в ресторанах я проработал восемь лет, пять из них — официантом. Могу поклясться, что официанты — те же стриптизеры: позолоти ручку, и мы притворимся, что ты нам нравишься. Выяснив размер чаевых, официантка приблизилась к нашему столику походкой от бедра и защебетала без умолку. Услышав, что она не замужем, папа тут же указал на меня:

— Он у нас тоже холостяк. Теперь живет здесь. Вам стоит пообщаться.

Ага, конечно: если два человека живут в одном мегаполисе, это несомненный знак, что они созданы друг для дружки.

Прошло еще десять минут. Мы наконец-то встали из-за стола. Всем официантам и прочим работникам, которые попадались ему в ресторане, папа говорил «Спасибо» — словно режиссер, которому только что вручили «Оскара». Взял зубочистку из коробки на стойке хостессы, зажал в зубах, да так и вышел на улицу. Мы попрощались с Патриком. Когда швейцар пригнал нашу машину, папа прыгнул за баранку, мама села рядом с ним, а я — на заднее сиденье. После недолгой паузы папа перехватил мой взгляд в зеркале и сказал:

— А ты этой официантке понравился. Она десять минут старалась тебя разговорить.

— Да нет, просто ты ей оставил большие чаевые, вот она и любезничала. И вообще, восемь минут из десяти она подробно рассказывала, как готовят стейки. Рассказывала по твоей просьбе.

— Ни хрена ты не понимаешь. Если женщина на кого-то запала, я чую. Поверь моему нюху: ты ей понравился, железно.

Мы заспорили всерьез: папа уверял, что я понравился официантке, я опровергал его аргументы. Под конец папа заорал:

— Ну хорошо, согласен, она подумала, что ты уебище! Ты прав, а я кругом ошибаюсь!

Секунд на пятнадцать воцарилось молчание. И тут мама обернулась, взглянула мне в глаза и произнесла с улыбкой:

— А я думаю, ты красавец.

— Вот видишь, мама говорит, что для нее ты — писаный красавец. Сегодня твой счастливый день! — сердито пробурчал папа.

Всю остальную дорогу мы молчали. Разве что папа иногда указывал нам на здания, которые помнил по старым временам: он жил в Лос-Анджелесе в конце шестидесятых.

Папа припарковался у моего дома.

— Да не надо парковаться, я выйду, и езжайте, не тратьте время, — сказал я.

— Еще чего, — отозвался он и включил стояночный тормоз.

Родители вышли из машины. Мама крепко обняла меня:

— Я тебя люблю! Ты моя гордость!

Потом меня облапил папа — изо всей медвежьей силы, по своему обыкновению: сдавил так, что дышать больно, и потрепал рукой по спине.

— Смотри тут… Может, ты считаешь, что не должен нам звонить, пока не прославишься. Так вот, не ерунди: путь к успеху долог.

— Я знаю.

— Ты стараешься. Не жалеешь сил, чтобы мечта сбылась. Для меня это главное. Если вдруг тебе покажется, что ты не делом занят, а фигней страдаешь, помни: для меня твоя мечта — не фигня.

— Я знаю.

— Да уж, ты-то все знаешь. Потому и дрочил под стоны соседских геев.

— Пап, тише, мы прямо под их окнами стоим.