«Я замучилась жить одна…» Нина всеми силами пыталась избавиться от этой мысли, разбирала ее, выискивая первопричины. Раньше у Нины была любовь, но она иссохла из-за того, что ей недоставало денег. Теперь у нее были деньги, но это не приносило ни малейшей радости.

Клим был человеком, на которого можно было положиться, она могла рассказать ему все, и он вступился бы за нее, ни о чем не спрашивая и не требуя платы. Но как только сожаления о непоправимой ошибке закрадывались к ней в сердце, Нина гнала их. Она нарочно представляла, что Клим совсем опустился, размяк, может, уехал с контрадмиралом Старком на Филиппины, может, бродит где-нибудь по шанхайским подворотням вместе с остальным бородатым, вшивым белым воинством. Нина умом понимала, что этого быть не может – Клим не из тех людей, что опускаются, – но старательно убеждала себя в обратном.

Нет-нет, в любом случае не Клим. Слов из песни не выкинешь – что сделано, то сделано. Ей нужна новая любовь. Мужчина, который будет намного умнее и сильнее ее. За чью спину можно спрятаться, как Тамара прячется за спину Тони.

У Олмана на полке стояла карточка – Тони и Даниэль Бернар на какой-то встрече. Нина разглядывала ее. Мистер Бернар был заснят в профиль, солнце падало на прямой нос и тонкое веко. Чуть заметная складка у рта. Стриженые виски, белый воротничок. Олман сидел рядом с Даниэлем, как доктор Ватсон рядом с Холмсом: хоть и на переднем плане, но главный герой – вот он, не ошибешься.

– Это один из умнейших людей, что я знаю, – сказал Тони, заметив интерес Нины.

Имя Даниэль Бернар словно витало в воздухе. Он уехал в Европу полгода назад, но о нем не забывали. Кто-то восхищался им как удачливым коммерсантом и благотворителем (команда по футболу при университете Святого Иоанна содержалась на его деньги), кто-то завидовал и придумывал мистеру Бернару неубедительные пороки.

Поначалу Нина лишь рассеянно слушала эти разговоры, но постепенно они возбудили в ней любопытство. Олман часто вспоминал о своем приятеле – они были членами одного комитета в Шанхайском клубе. По словам Тони, выходило, что Даниэль – образец не только мужественности, но и добродетели.

– Представляете, когда Китай объявил войну Германии и Австро-Венгрии и всех подданных этих стран решили депортировать, Даниэль за свой счет нанял им врачей и полностью оборудовал передвижной госпиталь. Прошу заметить, что это сделал чех – представитель народа, который немцы вечно угнетали.

Ама Чьинь говорила, что судьба постоянно дает нам знаки, главное – уметь их распознавать. Все складывалось одно к одному: Нина придумала чехословацкое консульство – и Даниэль оказался чехом. Он отправился в Европу – чтобы дать Нине время встать на ноги. Он был приятелем Олмана – и Нина могла узнать о нем поподробнее.

Когда Тони сказал, что мистера Бернара захватили бандиты, она не раздумывала ни секунды. Примчалась к Иржи на квартиру:

– Собирайтесь, мы едем на север спасать вашего соотечественника.

Псевдоконсул пришел в ужас:

– Он отдаст нас полиции!

Нина сузила глаза:

– Собирайтесь, вам сказано!

Иржи подчинился. Всю дорогу он донимал Нину расспросами:

– Почему вы захотели отправиться в этот Линьчэн?

Потому, что ей понравился освещенный солнцем профиль на фотокарточке.

На станции – грязь и хаос, полная невозможность узнать хоть обрывки правды.

Нина будто очнулась: «Куда я приехала? Зачем потащила с собой Иржи? Ему к доктору надо – снимать гипс. Нет никакого Даниэля – я все выдумала!»

Солдаты принесли на станцию найденное в горах тело молодого китайца из числа пленных – он был заколот штыком. Его мать страшно голосила, катаясь по земле. Зеваки смотрели.

Мест в гостиницах нет, ночевать надо в вагоне… Нине было так стыдно за себя, что хотелось плакать. И тут она встретила Клима.

Иржи влетел в вагон, чтобы поскорее сообщить новость; пронесся по залитому солнцем коридору, проскочил Нинино купе, вернулся. Дверь была не до конца прикрыта, изнутри доносился чужой голос.

Иржи замер.

На постели Нины сидел человек – в шляпе, в подтяжках на голое тело. Клим Рогов, муж.

– Как думаешь, где твой трефовый король? – веселился он.

Нины не было видно.

– Снизу? – проговорила она.

Клим торжествующе вытащил карту из-за уха:

– Вот где!

Солнечные пятна на скомканных простынях. Клим был бос, растрепан и счастлив. Рука Иржи заныла, зачесалась под гипсом. Он дернул дверь. Не смог открыть – что-то заело. Внутри купе завозились.

– Подождите!

Дверь отъехала в сторону. Нина – в халате, кудрявые волосы распущены по плечам.

– Что вам?

– Пан Даниэль только что прибыл, – сказал Иржи, ни на кого не глядя. – Бандиты его отправили вон, он сейчас посещает Роя Андерсена.

Нина пыталась принять решение. Просчитывала, что будет, если они помирятся с Климом. Что он скажет, когда узнает, в какую аферу она впуталась? Что подумают Тамара и все остальные, когда узнают, что у Нины Купиной есть супруг – журналист, работающий в «Ежедневных новостях Северного Китая»?

– Так в какой должности ты служишь? – спросила Нина.

Клим рассмеялся:

– В должности курьера. Но я надеюсь на скорое повышение.

У Нины кровь отлила от сердца. Безнадежно. К ней на приемы ходят солидные люди. А встречать их будет курьер в смокинге и бабочке? А если не будет солидных людей – не будет денег. И тогда все по новой – черная нищета и бессильная ярость, которая все равно направится против Клима.

Она постаралась не выдать разочарования. Когда Иржи объявил о прибытии Даниэля, Нина попросила Клима уйти:

– Мне надо встретиться с мистером Бернаром. Извини, но тебе не стоило приходить сюда.

Лицо его напряглось, будто он плохо расслышал.

Нина нашарила под столом туфли, встала, раскрыла чемодан, разложила вещи. Грудь сдавило – дышала, словно всхлипывала. Не нужно ей никакого Даниэля Бернара… Клим действительно ничуть не изменился – любимый, родной… Но они не смогут дать друг другу то, что требуется, а это значит, что он все время будет смотреть на нее потемневшим, обвиняющим взглядом, а она подсознательно будет искать другой выход – другого мужчину.

– Ты пришел ко мне, получил свое… – отрывисто проговорила Нина. – Все довольны, пора прощаться.

Она специально била словами наотмашь. Пусть считает ее дурой, пусть обвиняет во всем – так ему легче будет пережить все это. Ох, зачем она позвала его к себе – растравила раны!