И только под утро, когда та часть мозга, которая отвечает за безопасность, среагировала на прозвучавшие в эфире слова, он очнулся.

* * *

— И все же куда он мог запропаститься? Наши его никак обнаружить не могут, — спросил один голос.

— Забрался в постель к русской бабе, и сейчас они развлекаются на пуховой перине, — ответил другой.

— Но для этого не надо было прыгать с парашютом и бегать по лесам. В Москве наверняка достаточно неудовлетворенных женщин, готовых распахнуть не только двери своих спален, но и нечто большее. — Оба захихикали, возбужденные собственной похотью.

Сильные помехи в эфире сначала отдалили голоса, а затем они исчезли вообще. Но уже услышанного было вполне достаточно, чтобы Генрих остро ощутил, что пришло время принять решение. Он даже удивился, что потратил кучу времени на осмысление других, заведомо непригодных вариантов.

Сомнения терзают душу, принятое решение дает уверенность. Северов настроил передатчик и за какие-то доли секунды выбросил в эфир зашифрованный цифрами текст: «Создавшейся ситуации перехожу вариант два». После чего переключил аппарат на прием и неожиданно скоро получил спокойный ответ: «Подтверждаем полученное сообщение. Действуйте по обстановке. Платон».

«Спасибо, дорогой генерал. Это то, что мне сейчас нужно».

Северов быстро скрутил антенну и уложил вместе с приемником в сумку. Глянул в щель и удивился: вместо лунного света сквозь узкие прорези в сарай прорывались ранние лучи солнца. Генрих прислушался: ночная жизнь в сарае замерла, мышиная возня прекратилась.

Выйдя на улицу, он мысленно поклонился сараю, приютившему его на ночь, и направился за огородами к лесу. Параллельно по главной улице деревни двигалось стадо коров, которые выглядели невыспавшимися и брели с безразличным видом к месту выпаса. Немногим бодрее смотрелся пастух. Он шел за стадом, едва переставляя ноги, обутые в безразмерные ботинки, унаследованные от далеких предков. Старая потрепанная шинель времен одной из многочисленных войн, пережитых Россией, урезанная в пол длины и униженная временем, выглядела на его плечах жалкой пародией на военное обмундирование.

Солнце лишь наполовину поднялось над деревьями, когда Северов, проделав длинный путь через лес, подошел к железнодорожной насыпи.

На ближайшем к нему пути стоял железнодорожный состав из двух платформ, груженый изуродованными немецкими танками. У большинства отсутствовали гусеницы, у других — башни словно шляпки модницы были сбиты набекрень. А у одного была отбита половина орудия, а оставшаяся часть беспомощно торчала из башни, словно обрубок искалеченной руки.

Перед глазами встал капитан Дубровский из ресторана «Савой». «Для меня штрафбат — это курорт. Понимаешь? У нас, истребителей танков, задачка гораздо серьезнее. Выходишь с этой железякой один на один. Или ты ее, или она тебя».

То, что он с презрением называл могучую бронированную машину «железякой», вызвало у Генриха уважение к этому бесстрашному парню. Какую очередную бронированную махину превращает он теперь в металлолом? Или уже превратил. Дай Бог тебе выжить, отчаянный человек!

Небольшой маневровый паровозик, прозванный в народе «кукушкой» за свой ненавязчивый гудок, стоял под парами, послушно пропуская мчавшиеся мимо эшелоны, груженные немецкой техникой и людьми.

Пожилой машинист в засаленной робе спустился на землю и ветошью, пропитанной маслом, как и его одежда, с любовью протирал рабочие детали своего любимца. Никого вокруг не было. Сопровождать хлам на колесах немцам в голову не приходило. Дождавшись, когда машинист перейдет на другую сторону, Северов быстро поднялся по насыпи, легко запрыгнул на платформу и устроился между двумя калеками. Парадоксально, но сейчас, под защитой вражеской брони, он почувствовал себя уверенно.

К тому же в этот момент «кукушка» издала соответствовавший ее габаритам писклявый звук и потащила за собой обе прицепленные платформы, да так резво, что на исходе часа пути миновала сортировочную и, резко снизив скорость, подкатила к ремонтным мастерским. Северов спрыгнул на землю и по замасленным шпалам направился в сторону города.

Проходя мимо двух работяг, разгружавших при помощи какой-то примитивной стрелы тяжелые стальные железнодорожные колеса, насаженные на ось, Северов, как положено, поздоровался. Увлеченные делом рабочие не удосужили его вниманием.

Он не обиделся и, миновав пару кварталов, вышел на рыночную площадь и взглянул на городские часы. Без четверти десять. Идти до цели оставалось не больше десяти минут. Кстати, задерживаться на базарной площади не стоило. Рынки были излюбленным местом активности немецких комендатур в оккупированных городах. Не желая испытывать судьбу, он поспешил покинуть сомнительное место.

Через десять минут он очутился перед зданием, в котором находилась немецкая военная разведка и контрразведка.

В Москве имелись чертежи этого здания с подробным описанием помещений, подвалов, коридоров и коммуникаций, обеспечивавших его жизнеспособность. Северов внимательно изучил все поэтажные планы здания, а потому уверенно преодолел нужные четыре ступеньки и оказался лицом к лицу с охранявшим вход солдатом, который был на полголовы ниже его, но зато в каске и с автоматом, висевшем на груди. И при исполнении служебных обязанностей.

— Я к господину Гофмайеру.

Солдат был удивлен, что пришедший с виду русский заговорил на его языке, однако быстро взял себя в руки и нажал кнопку. Дверь вскоре открылась. Человек в форме лейтенанта молча выразил удивление в связи с появлением незнакомца, а на словах поинтересовался у Генриха о цели его визита.

— Я должен доложить господину Гофмайеру крайне важную информацию.

— Вы можете доложить ее мне, и информация точно попадет тому человеку, который решает эти вопросы.

— Простите, но эту информацию я должен передать лично господину Гофмайеру.

Во всех службах мира конспирация стоит выше любых человеческих отношений, и тем не менее какой-то обидный осадок при этом остается. Лейтенант машинально прикусил нижнюю губу.

— В таком случае пройдите в эту комнату и ожидайте вызова, — он сделал паузу и, не сдержавшись, добавил: — Если вы, конечно, понадобитесь.

Время текло медленно. За дверью слышались шаги входящих и выходящих людей, доносились отдельные, ничего не значащие фразы. Однако для философских размышлений сейчас было не время. Нужно было еще раз хорошенько продумать разговор с Гофмайером.

* * *

Всего два месяца назад Григорий устроил для Северова весьма полезное, хотя и странное свидание с двумя русскими, попавшими в плен и завербованными немцами. Оба были сброшены с немецкого самолета в районе города Ижевска, где родились и откуда были призваны в Красную армию. У обоих было одно и то же задание: собирать информацию по оборонным заводам, расположенным вокруг города. Немцев интересовало все: от качества стрелкового оружия, выпускаемого здесь на заводах, до настроения населения в регионе. Оба были арестованы советскими органами сразу же после приземления, что невероятно обесценило выдвинутую ими версию о намерении сразу явиться с повинной. Теперь судьба обоих была в руках советских следователей, у которых был широкий диапазон выбора — от расстрела до полной реабилитации и направления вновь в боевые части. В промежутке между крайностями могли оказаться тюрьма, лагерь, штрафной батальон — каждый вариант являл собой иной шанс на выживание.