Старик задумался. Поможет ли он своей квартирантке – или, наоборот, навредит? Наконец он решился. Повернулся к списку жильцов на стене и внятно, с достоинством зачитал мне номер. В его устах даже обычные цифры звучали как стихи придворных поэтов.

Я записал номер в блокнот.

– Большое спасибо. Извините за назойливость.

– Ну что вы. Никаких проблем… – В его голосе слышалось явное облегчение.

Уже отвернувшись от окошка, я вдруг вспомнил:

– Да, еще! В последнее время здесь проводился какой-нибудь ремонт?

– Ремонт?

– Такое старое здание иногда требует ремонта, не правда ли? Если я вдруг надумаю купить здесь квартиру – кого мне об этом спрашивать, как не господина консьержа?

– Ну что же. Косметический уход, конечно, иногда требуется. Но не настолько, чтобы доставлять неудобства жильцам… Что же до капремонта, то в этом никакой необходимости нет. Здание построено крепко, на совесть.

– И никаких происшествий никогда не случалось?

– Каких еще происшествий?

– Ну, например, ребенок с балкона выпал, или перила балконные отвалились. Обычно после этого производят ремонт. У вас ничего такого не производилось?

Он изменился в лице.

– Простите, но это чья-то ошибка. Или кто-то на нас наговаривает. Здесь солидные апартаменты, а не какой-то паршивый клоповник!

– Вот как? Тогда, господин консьерж, позвольте вам кое-что подсказать.

– Что же?

– Нельзя говорить «вторгаетесь в интим». «Вторгаться» можно только в личную жизнь…

На этом я покинул «Розовые холмы». Окошко за моей спиной с треском захлопнулось. Не самый учтивый способ прощания.

Выйдя на улицу, я пожалел, что так обошелся со стариком. Все-таки самая большая гордость на закате его жизни – в том, что он служит в таких шикарных апартаментах.

С неприятным привкусом под языком я достал мобильник, раскрыл блокнот с телефоном Киэ Саэки и набрал номер. «Никого нет дома. Оставьте, пожалуйста, сообщение…» Я отключился и посмотрел на часы. Девять с мелочью.

Я набрал еще один номер. На сей раз ответили моментально:

– Алло! «Напитки Тайкэй»…

– Охара? Это я.

– Шеф? Чего это вдруг? – Ее голос меня успокоил. Хотя бы тем, что в нем не было ни капли учтивости. – Вы же сегодня отдыхаете! Мне Санада сказал. Температура высокая?

– Ерунда. Что там у вас происходит?

– Сплошной ужас.

– А конкретно?

– По всей фирме траур объявлен. Вечером во всех газетах некролог напечатают. Хотя день похорон еще не назначили. Текст некролога еще сочиняют. Копию я вам потом домой на факс отправлю, хотите?

– Да нет, не стоит, – ответил я. – Главное в некрологе – это заголовок… Опять вчера до последнего на работе сидела?

– А вы откуда знаете?

– Слухи ходят. Сидишь там каждый день допоздна и оплакиваешь своего шефа… Кто вчера к моему столу подходил?

Она удивилась:

– А вы откуда знаете?

– Да ничего я не знаю. Потому и спрашиваю.

– Он сам сказал, что ищет вас, и все колебался, не позвонить ли вам на мобильный…

– Кто? Исидзаки?

– Ну конечно. Часов в семь это было. Я так удивилась… А сегодня утром это собрание. Просто суперпопадалово… Ой. Я опять не так выражаюсь, да?

– Но зачем президент специально спускался к рекламщикам?

– Сама не пойму. Я уже одна оставалась. А он поболтал со мной о всякой ерунде и ушел. Спросил, как настроение у женщин в нашем отделе…

– Ну и что ты ответила?

– Сказала, что половина уволилась, а я собираюсь стать первой женщиной – президентом компании.

– М-да… Это было бы супермегапопадалово! Ну и что он тебе ответил?

– Ничего. Засмеялся только. Если честно, он мне всегда очень нравился.

– А где он при этом сидел?

– На вашем месте.

– А за это время ты выходила куда-нибудь?

– На кухню, кофе налить. А что?

– Да так. Все думаю о поведении человека накануне самоубийства. И зачем он, по-твоему, спускался в рекламный отдел?

– Ну, не знаю… Может, прошлое вспомнил? И решил побродить по местам, где когда-то работал? Я сейчас думаю – может, я вообще последняя, с кем он разговаривал?

– Очень возможно.

Я задумался. Значит, кассету забрал Исидзаки? Я вспомнил, как выглядела наклейка: «8 мм, копия»…

– Шеф! – окликнула Охара.

– Да?

– Вчера вы просили меня найти эти камеры. Так?

– Так. А в чем дело?

– Тогда же вы сказали, что потом расскажете о вашем последнем задании. Вы собираетесь выполнять обещания?

– Как-нибудь расскажу.

– Ну вот… Так потом или как-нибудь?

– Не вижу особой разницы… Ну, пока!

Прежде чем прозвучала очередная жалоба, я отключился.

Я обошел «Розовые холмы» по периметру. Никто не вышел, никто не вошел. Лишь весеннее утро тихо растекалось по улицам.

Значит, дом Исидзаки где-то поблизости? – вдруг вспомнил я. Улица перед глазами вдруг задрожала. Но не от жаркого солнца. У меня снова раскалывалась голова. Поднималась температура, перед глазами все плыло. Идти пешком стало невмоготу, и я поймал такси.

Вернувшись к себе на Готанду, я выпил лекарство, прописанное врачом, снял костюм и тут же свалился в постель.

Возможно, оттого что проснулся ни свет ни заря, я обошелся без виски. Даже не измерив температуры, я улетел в сон примерно так же, как уносит по склону машину без тормозов.

На стене плясали блики огня. Красные, сумасшедшие блики.

Взгляд наткнулся на часы. Значит, закат. Неужели я провалялся в постели так долго? Видимо, все из-за лекарства. Рубашка, которую я так и не снял, была мокрой от пота.

Шатаясь, я поднялся с постели. Снял рубашку. Вытерся полотенцем. Кажется, я сильно похудел.

Измерил температуру. По-прежнему за тридцать восемь.

Отыскав мобильник, я открыл блокнот и набрал номер Киэ Саэки. Автоответчик. Тот же механический голос, что и вчера.

Я подошел к двери, вытащил из щели вечернюю газету. Экономическую газету. Некролог Исидзаки разместили не только в «светской хронике», но и на первой странице. Не будь его гибель такой загадочной – черта с два бы они так старались.

В некрологе приводилась крайне туманная фраза Тадокоро: