от мысли о том, как одинока была его жизнь вот до этой минуты. И подумал о мальчике, которого пронзают металлические прутья и он задыхается от последнего в жизни удушья. Вот так он себя всегда и чувствовал. Пронзенным одиночеством.

Бокал его был почти пуст, Боб подрагивавшей от волнения рукой вылил в него остатки вина.

– Осторожнее, – улыбнулась она, – тебе еще домой меня нести.

– Буду лишь рад. – Он почти ощущал мягкую тяжесть ее тела на своих руках.

– Ты надорвешься, – усмехнулась она.

Время шло, становилось поздним. Официант тихо сидел за столиком в углу, перебирая счета. Они остались последними посетителями, негромко разговаривали.

– Никогда не думал, что смогу встретить кого-нибудь, при моей-то работе, – прошептал Боб.

– А что у тебя за работа?

– Ну, понимаешь, – он посмотрел в сторону, – работа как работа. Управленческий консалтинг, что-то в этом роде. Слишком скучно, чтобы вдаваться в подробности.

– А ты не… – она поморщилась, – не слишком молод для консультанта?

Боб пожал плечами.

– Ты же знаешь, как это бывает. Нужное время, нужное место.

Бизнесмен-вундеркинд, подумала Люси, или хорошие семейные связи.

Боб встретился с ней взглядом.

– Мне не хочется говорить о работе. Хочется говорить о тебе. – Он склонился к ней и прошептал: – Расскажи мне секрет.

– Секрет? – Она усмехнулась. – У меня нет секретов.

А затем, понизив голос и сделав серьезное лицо, сказала:

– Я упустила одну из наших капибар. И до сих пор ее не нашла.

Лоб Боба пошел морщинами.

– Капибар?

– Это такие гигантские грызуны. Похожи на помесь морской свинки с гиппопотамом. – Она погрустнела. – Тощие ножки. Колючие волосы. На самом деле милы необычайно.

Боб смутно помнил, как создал нечто, подходящее под это описание, но не смог припомнить – зачем.

– И что, у тебя теперь неприятности?

Люси захихикала и приложила к его уху согнутую чашкой ладонь.

– Меня могут выгнать с работы. Но пока никто ничего не заметил.

Теплое дыхание Люси возбуждало Боба. Он повернулся, чтобы поцеловать ее.

– Не думай о работе. Я о тебе позабочусь.

Так они просидели долгое время, Люси понемногу впадала в состояние абсолютного счастья. Так вот на что это похоже, думала она. Вот как ощущается любовь – словно нас только двое на свете, идеально созвучных, притаившихся, соединившихся против стихий, которые угрожают всему миру. Я никогда, никогда не забуду эти мгновения.

Он поцеловал сгиб ее локтя.

Снаружи стояла тихая, кристально ясная ночь. Мужчины и женщины в легких одеждах спешили по улицам к своим домам, дрожа, обнимая себя руками. Небо, видимое сквозь большое фронтальное окно ресторана, изливало холодный белый свет звезд. В воздухе кружили редкие снежинки. Официант распахнул окна и выключил кондиционер.

Люси ахнула.

– Смотри, опять!

Небо наполнили падающие звезды. Боб сидел, откинувшись на спинку кресла, улыбаясь, а Люси и официант, высунувшись в окно, смеялись как дети.

– Ах, что за ночь. Такой странный день, несколько дней, и что за чудесная, дивная ночь. Если бы сегодня настал конец света, я бы жаловаться не стала. – Голос ее понемногу стихал.

Брать с них деньги за ужин официант отказался. Только не в такую ночь, сказал он. Боб и Люси друг на дружку не смотрели, смущенные своим поведением на людях, но и довольные тоже. Выйдя на улицу, Люси задрожала, и Боб обнял ее рукой за плечи.

– Какое это блаженство – мерзнуть. Но как все странно.

– Пойдем поищем твоего грызуна, – сказал Боб.

Люси взглянула на него.

– Ты мне поможешь? Но он может быть где угодно.

Боб пожал плечами.

– Поищем, вреда не будет, – сказал он. – Попробуем. Нам нужно представить себе, что мы – сбежавшие капибары, и подумать, куда бы податься.

– Мы его никогда не отыщем. Капибары плавают не хуже крыс. И любят лежать под водой, выставив наружу только носы.

– Ладно, давай найдем лодку и будем искать носы.

Люси просияла.

– Правда? Ты, ты…

– Бог среди мужчин?

– Да. – Она рассмеялась.

– А ты – богиня среди женщин.

Он не улыбался. Это были слишком важные слова.

Лодку Боб нашел именно там, где ей и следовало быть.

– Как ты это делаешь? – спросила Люси.

Он снова пожал плечами, помог ей забраться на борт и оттолкнул лодку от суши.

– Я – наяда, – сказала Люси, опустившая ладонь за борт, хмельная от вина и восторга.

Они прошли на веслах по лежавшей ниже зоопарка заводи, вглядываясь в мелкие заросли и сарайчики и все сильнее сознавая безнадежность своей затеи. После часа с чем-то плавания каждая качавшаяся на воде пластиковая бутылка начала принимать очертания грубого рыльца, а зигзаги лодочки становились все более нелепыми.

– Хватит, – наконец сказала Люси, которую после десятиминутного преследования пластмассового пивного бочонка стал душить смех. – Он может быть где угодно. Немыслимое дело.

Да и до дома ее было рукой подать.

Боб привязал лодку, они выбрались из нее на балкон Люси и остановились, безмолвные, у застекленных дверей, глядя, как искрится на воде лунный свет. Мимо тихо скользили другие лодки, до Боба с Люси долетал рокот далеких разговоров. В конце улицы проплыла парочка, исполнявшая странный дуэт – скрипка и дудочка. Боб, поцеловав Люси в губы, почувствовал, как в них пульсирует теплая кровь, и ему захотелось, чтобы это мгновение длилось и длилось. Они поцеловались еще раз, дрожа от нерешительности и сомнений. Поцелуй был таким же невинным, как первый поцелуй во всемирной истории. Звезд падало с неба все больше.

Они целовались и целовались, пока Люси наконец не отстранилась от Боба, колеблющегося, страдающего, распаленного, жаждущего, чтобы она пригласила его войти в дом. С миг она словно клонилась навстречу свирепому ветру, лицо ее казалось одурманенным, кости обмякшими.

– Не сегодня, – шепнула она, глаза ее были нежны и отуманены желанием.

– Я люблю тебя, – прошептал он в ответ.

Люси закрыла глаза, глубоко вздохнула, глотая воздух, в котором прозвучали его слова. Ей нужно было, чтобы все продлилось, чтобы желание разрослось, нужно было хотеть и не получать, пока неодолимое тяготение не станет мощнее любой из земных сил. И тогда, думала она, мы соединимся и узнаем любовь столь совершенную, что отсвет ее сохранится навсегда, до скончания наших дней.

Боб разделял ее страсть, но его планы были более краткосрочными.

Он не помышлял о вечности, о старении вместе с Люси, его женой, о том, как они будут сидеть на скамейке в каком-нибудь продутом ветрами приморском городке, о ее старых разбухших лодыжках над крепкими черными туфлями, об опухших костяшках рук, лежащих на артритных коленях. Ему подобные видения ничего не говорили, потому что он всегда будет точно таким, каков сейчас, сколько бы времени ни прошло. Это люди,