– И всего пять жен? – поразилась я. – Такой мужчина и…

– В доме еще проживает две любовницы, – вставила пьяная баба и отхлебнула коньяка. – Он не успевал на всех жениться. И была еще одна любовница, но вот эта, – кивок в сторону, – ее утопила. И сестру любовницы тоже! И мужа сестры!

– И где тела?! – заорала первая жена. – Где тела, хочу тебя спросить? Если бы я их утопила, то были бы тела!

– А куда две племянницы делись? – подала голос четвертая жена. – Я, конечно, рада, что их больше нет, но где они?

– Да мужиков себе явно нашли и к ним съехали, – отмахнулась первая жена.

– А что за тела оказались у вашего соседа-француза? – вставила я.

Вторая и четвертая жены расхохотались. По их словам, к французу принесло третью и ее нового мужа, который тоже хотел поживиться наследством.

– А пятая? – уточнила я. По идее, ей должно было отойти больше всех.

– Взорвалась на яхте вместе с Серафимом Петровичем.

– То есть сейчас в доме проживаете вы, первая, вторая и четвертая жены и две любовницы, так? – спросила я. В ответ кивнули. – А остальные кто?

– Наши группы поддержки, – пояснила четвертая. – Еще есть дядя и младший брат.

«То есть семь группировок», – подумала я. Многовато…

Я опять обратила взор на «Серафима Петровича». На земле памятник окружало два каменных кольца, между которыми росли цветы и овощи. Кольцо было разбито на семь частей. В одной цвели черные розы, в другой краснели помидоры на кустах, в третьей белели ромашки, в четвертой рос горох, в пятой опять помидоры, только маленькие, по виду напоминавшие скорее гроздь винограда. На одном кусте было по многу таких «ягод». Может, декоративные? В шестой качали головками анютины глазки, в седьмой маргаритки. Рядом валялся засохший куст черной смородины, вырванный из земли с корнем.

– А это что? – уточнила я.

Мне пояснили, что у каждой «семьи» свой участок. То, что осталось от Серафима Петровича, отправили на Родину, но, поскольку все родственники в настоящее время находятся во Франции, они решили разбить вокруг памятника нечто типа поминальных участков. И каждая группа ходит на свою «могилу».

– А почему помидоры? – спросила я. Пашка все снимал.

– Это у них, – пьяная вторая жена кивнула на первую с молчавшей дочерью. – Чтоб ни один кусок земли не пропал. Вы еще их огород посмотрите!

Оказалось, что территория сада разделена на девять частей, в которых две были засажены кабачками, перцами, помидорами и огурцами от границы до границы. Как мне пояснили, изначально было девять групп наследников, но третья и пятая жены по понятным причинам в дележе больше не участвуют. Их участки разделены между оставшимися. И я в самом деле заметила разделительные линии на двух.

Первая жена заорала, что эти участки должны были отдать им с дочерью и дядьке Серафима, которые землю используют так, как должна использоваться земля.

– Вот и возделывайте свою часть, а наши не трогайте! – заорала четвертая жена, поддержав вторую. – На наших растет трава, и пусть растет!

– А потом ты помидоры мои бегаешь воровать!

Нам объяснили, что первая жена с дочерью и дядька делают заготовки, и их комнаты заставлены банками.

– Так денег-то мало нам на жизнь выделяется! Чего ж их на продукты тратить, если свое можно вырастить? Это ты все пропиваешь, и тебе хоть бы хны! Да если бы тут все возделать и засадить, то все бы могли прокормиться! И еще можно у Василия Степановича попросить участочек у забора. Юля, вы не выступите посредницей? Поясните, пожалуйста, Василию Степановичу, что мы хотели бы разбить несколько грядок. И почему Симочка не сделал плоскую крышу, как у Василия Степановича? Тогда бы можно было и там…

Крыша у дома была самой обычной. Архитектура тоже, без вычурности. Но статуя…

– А ее вы совместными усилиями ставили? – поинтересовалась я.

– Нет, что вы! Это сам Симочка, при жизни, – сообщила первая жена. – Ему хотелось поставить себе памятник в родном городе или в Москве, но там не разрешили власти. А тут можно.

Мы вернулись к статуе. Вроде бы она была мраморной, но мрамор как-то странно смотрелся. Или это французский?

Я спросила разрешения подойти к статуе, перепрыгнула через «клумбу-огород» и оказалась на забетонированном участке, на котором и стоял «Серафим Петрович».

К моему большому удивлению, «мрамор» оказался пластиком. Но весьма прочным. Неужели олигарх не мог отлить себя в бронзе? Или изваять в камне? Если уж так захотелось?

– А что это за материал? – спросила я у жен.

Мне пояснили, что это специальная пленка, которой покрывают твердую основу. Из чего сделана основа, жены не знали, поскольку ее не видели, а пленка такого плана используется, например, при изготовлении кухонь «под мрамор».

– То есть внутри камень?

Они не знали. Мог быть и металл.

Нас пригласили в дом. Там нас ждали еще пять «Серафимов Петровичей», только меньшего размера. Поскольку группировок было семь (а вначале девять), за домашних кумиров шла яростная борьба. На сегодняшний день без статуй оставались любовницы. Первая, вторая, четвертая жены, младший брат и дядька имели по своей личной. Дядька забрал свою у третьей жены после ее кончины. Во всех комнатах перед монументами стояло по рюмке водки, прикрытой куском хлеба.

Пашка снимал, я периодически что-то говорила в камеру, но в основном выступали жены, перебивая друг друга. Остальные родственники, по их словам, в настоящее время находились на заработках. Денег катастрофически не хватало (мы прослушали кучу жалоб), а уезжать из Франции не хотелось, поэтому все как-то пристраивались. Почему не работают эти дамочки, я спрашивать не стала.

Оставалось выяснить несколько вещей. Во-первых, кто выступил заказчиком смерти общего мужа дамочек, во-вторых, условия завещания. Мало ли что сказал Василий Степанович. Ведь жены, возможно, знают, что на самом деле осталось от олигарха или должно было остаться…

По словам дамочек, убийцу их общего мужа так и не нашли. Вероятно, конкуренты. Но самое удивительное, никто из жен даже не знал, чем он занимался. По их словам, они этим не особо интересовались, а Симочка про работу ничего не говорил. Но очень часто ездил в командировки.

– Куда?

– В Африку, – сказали мне. – Туда, куда показывает рука статуи.

После этих слов дамочки переглянулись.

– В чем дело? – тут же оживилась я.

– Понимаете… – промямлила первая жена.

– Это очень странно… – протянула четвертая.

– Он иногда переворачивается, – сказала вторая и опять отхлебнула коньячка. В бутылке теперь только плескалось на донышке.

– Кто переворачивается? – не врубилась я сразу же.

Четыре женщины кивнули на пятиметровый монумент. Я повернулась и внимательно осмотрела монстра в кепке и фраке. Вторая заявила, что она в первый раз подумала, что это ей кажется спьяну, но потом, когда другие родственники стали в ужасе орать, поняла, что статуя в самом деле развернулась.