Визит в семью Хельмбе немного утешил детей фру Хансен, — они вернулись домой гораздо более спокойными, нежели раньше.

Настало пятнадцатое июня. «Викен» запаздывал уже на целый месяц. Для такого сравнительно короткого перехода — от Ньюфаундленда до норвежского побережья — подобная задержка выглядела и в самом деле чрезмерной даже для парусника.

Гульда умирала от горя. Брат уже не находил слов для ее утешения. При виде этих двух несчастных, впавших в беспросветное отчаяние, профессор тщетно силился выполнить задачу, которую поставил перед собою: сохранить в их душах хоть искру надежды. Гульда и Жоэль переступали порог дома лишь затем, чтобы поглядеть в сторону Мела или выйти на дорогу к Рьюканфосу. Оле Камп должен был приехать из Бергена, но мог появиться и со стороны Христиании, если бы «Викен» изменил курс. Скрип повозки, раздавшийся из-за леса, отдаленный крик, чей-нибудь силуэт[80]на повороте дороги — все заставляло взволнованно трепетать их сердца, но, увы, напрасно! Со своей стороны, жители Дааля тоже были настороже, ходили встречать почтальона вверх и вниз по течению Маана. Все прониклись горячим участием к этой семье, столь любимой в их крае, жалели беднягу Оле, — ведь он был почти коренным жителем Телемарка! А из Бергена и Христиании по-прежнему ни одного письма с вестями о пропавшем моряке!

Шестнадцатого июня — все еще ничего. «Сильвиусу Хогу не сиделось на месте. Он понял, что должен действовать самолично. И объявил, что, если письмо не придет и завтра, он отправится в Христианию и убедится на месте, действительно ли проводились поиски. Конечно, при этом ему придется расстаться с Гульдой и Жоэлем, но поездка необходима, и, как только он предпримет все нужные шаги, тотчас вернется.

Семнадцатого июня бóльшая часть дня — самого, быть может, грустного из всех дней ожидания — прошла в крайнем унынии. Сильвиусу Хогу никак не удавалось завязать беседу, не находилось ни ободряющих слов, ни удачных мыслей. Все, что он мог сказать, было уже говорено-переговорено! А бесплодное ожидание сводило на нет все его прежние аргументы.[81]

— Завтра утром я отправлюсь в Христианию! — решительно сказал он. — Жоэль, раздобудьте-ка мне повозку. Вы проводите меня до Мела и вернетесь обратно в Дааль.

— Хорошо, господин Сильвиус, — ответил тот. — Но разве вы не хотите, чтобы я довез вас до места?

Профессор отрицательно качнул головой, указав ему взглядом на Гульду, которую не хотел лишать общества брата.

В этот момент на дороге, ведущей в Мел, послышался еле различимый шум. Все прислушались. Вскоре сомнения отпали: то был шум повозки, которая мчалась в сторону Дааля. Кто же это ехал — какой-нибудь путешественник, желающий заночевать в гостинице? Вряд ли, — туристы редко прибывали сюда в столь поздний час.

Гульда, дрожа всем телом, вскочила с места. Жоэль бросился к двери, распахнул ее и всмотрелся.

Шум приближался. Да, это и впрямь был топот лошадиных копыт и скрип колес. Но жестокий порыв ветра заставил Жоэля прикрыть дверь.

Сильвиус Хог нервно шагал взад-вперед по залу. Брат и сестра сидели рядом, замерев в ожидании.

Сейчас повозка должна была находиться не более чем в двадцати метрах от дома. Замедлит ли она ход? Или проедет мимо?

Сердца присутствующих сильно забились.

Повозка остановилась. Послышался чей-то голос, звали хозяев. Но это не был голос Оле Кампа.

Раздался стук в дверь.

Жоэль отворил ее.

На пороге стоял незнакомый человек.

— Господин Сильвиус Хог? — спросил он.

— Это я, — ответил профессор, выступив вперед. — Кто вы, друг мой?

— Нарочный из Министерства морского флота Христиании.

— Вы привезли письмо для меня?

— Да, вот оно.

И человек вынул большой конверт с печатями министерства.

У Гульды подкосились ноги. Жоэль подхватил ее и усадил на скамеечку. Ни тот, ни другая не осмеливались просить Сильвиуса Хога поскорее распечатать письмо.

Наконец он вскрыл его и прочел следующее:

«Господин профессор!

В ответ на ваш последний запрос посылаю в приложении к настоящему письму документ, подобранный в море датским судном пятого июня сего года. К сожалению, указанный документ не оставляет более сомнений в гибели «Викена»…»

Не дочитав письмо, Сильвиус Хог извлек из конверта документ, о котором шла речь, — листок бумаги, который он недоуменно повертел в руках.

Это был лотерейный билет за номером 9672.

На обороте билета было нацарапано несколько строчек:

«3 мая.

Дорогая Гульда, «Викен» сейчас затонет… Этот билет — все мое богатство. Поручаю его воле Божией, пусть он дойдет до тебя и, поскольку меня не будет, прошу тебя присутствовать при розыгрыше. Шлю его вместе с последней мыслью о тебе. Гульда, поминай меня в молитвах! Прощай, дорогая моя невеста, прощай!

Оле КАМП».

Так вот в чем заключался секрет молодого моряка! Вот на что он уповал, надеясь подарить состояние своей невесте! Лотерейный билет, купленный незадолго до отъезда… В момент кораблекрушения он запечатал его в бутылку и бросил в море, посылая любимой последнее «прощай!».

На этот раз даже Сильвиус Хог поник в отчаянии. Он молча переводил взгляд с билета на письмо и обратно. Что тут говорить?! Можно ли теперь сомневаться в катастрофе, постигшей «Викен», и в гибели всех, кто находился на его борту?!

Пока Сильвиус Хог читал письмо, Гульда вся сжалась и словно окаменела в тоске. Но, услышав последние слова Оле, запечатленные на билете, она без чувств упала на руки Жоэля. Девушку перенесли в комнату, и фру Хансен привела ее в себя. Но Гульда захотела остаться одна и теперь, стоя на коленях у постели, молилась за душу погибшего Оле Кампа.

Фру Хансен вернулась в зал. Сперва она направилась к профессору, как бы желая что-то сказать ему, но потом, видимо передумав, скрылась в своей комнате.

Жоэль, выйдя от сестры, тотчас покинул дом. Он задыхался там, куда ворвались, казалось, все злые ветры земли. Ему требовался горный воздух, горный ураган, и весь остаток ночи он прошагал по берегу Маана.

Сильвиус Хог остался в одиночестве. Сраженный зловещей новостью, он тем не менее очень скоро обрел привычную энергию. Пройдясь несколько раз по залу, он прислушался, не зовет ли Гульда. Но в ее комнате стояла тишина; тогда профессор присел к столу, и мысли его приняли иное направление.

«Как?! — говорил он себе. — Неужто девушка больше никогда не увидит своего жениха! Неужто возможно такое страшное горе! Нет, нет! Вся моя душа восстает против этого! Предположим, «Викен» действительно затонул, но разве это непреложно доказывает гибель Оле? Я не могу поверить! При любом кораблекрушении одно только время может показать, все ли погибли. Да, я не верю в несчастье, я обязан не верить в него, даже если Гульда, Жоэль и все остальные не разделят со мною мои сомнения. «Викен» затонул… Но разве не могли остаться от него обломки на волнах, — ведь осталась же невредимой бутылка, в которую бедняга Оле вложил свое последнее напутствие невесте и последнее свое достояние».