героической дочери Кубы. Кто-то поставил перед нею бокал с шампанским, но она не выпила ни глотка, отказалась, одним словом. Товарищ, сопровождавший ее от Уфы, между тем стал настаивать.

«В Уфе, — сказал он, — вы не отказались выпить с нами». На это она ответила: «В тот раз я была в платье, а сейчас на мне форма повстанца». — «И что же?» — удивился товарищ. «Дело в том, — сказала она, — что Фидель запрещает пить в форме». — «Но ведь Фидель за одиннадцать тысяч километров отсюда. Он не увидит!» Знаете, что ответила кубинка? По-моему, превосходно: «Провожая нас, Фидель напомнил: «Мое сердце всегда с вами!» А сердце Фиделя обмануть нельзя».

Майя Владимировна оглядела нас и сказала как-то значительно:

— Слышите, мужчины: сердце Фиделя обмануть нельзя!

Хорошо, что я не рассказал Саратовой о телефонном разговоре. Я бы, пожалуй, испортил весь вечер!

30

Я вышел из реки и быстренько натягиваю на себя рубашку и брюки.

Слышу тихий всплеск. Из воды выходит Майя Владимировна, царственной походкой медленно приближается к костру. Ее плечи и руки излучают свет. Она похожа на русалку из сказок. Но вот Майя Владимировна начинает обтираться полотенцем, и на моих глазах гаснут маленькие капли-бриллиантики на ее плечах, очарование проходит. Русалки нет. Стоит женщина.

Женщина, которая не хочет быть нашей царицей.

Стремительные тени то и дело пересекают лунную дорожку, пролегшую по реке, — это плывущие бревна. Между ними, почти у того берега плавает Амантаев.

— О-го-го! — кричит Майя Владимировна.

— О-го-го! — отвечает река.

Майя Владимировна расчесывает волосы.

— Жаль, не догадалась взять с собою зеркало, — говорит она мне.

— Взгляните на луну, сегодня она похожа на зеркало.

Майя Владимировна тихонько смеется.

Я слышу чьи-то крадущиеся шаги и незнакомый голос.

— Можно к вашему костру? Пока стояли в реке с удочкой, спички отсырели.

Смотрю — рыбаки. Те самые, которые рыбачили неподалеку от нас.

— Присаживайтесь. Костер оставляем в полное ваше распоряжение.

— Кого я вижу! — вдруг радостно восклицает один из рыбаков. — Здравствуйте, товарищ Саратова!

— Здравствуйте.

Майя Владимировна не в восторге от этой встречи. Заметно по голосу.

— Кто еще там купается?

— Искандер Амантаевич.

— Ба! Я как раз хотел поговорить с ним по очень важному делу.

Рыбаки окликают Амантаева. Ничего в этом удивительного нет. Город наш небольшой, а мой шеф — человек известный.

Рослый рыбак, нахлобучивший на голову старую соломенную шляпу, молча стоит у костра, а второй, щупленький, горбоносый человек, пошел навстречу Амантаеву.

— В чем дело? — спрашивает Амантаев, закуривая и протягивая пачку папирос собеседнику. — Искупаться не даете.

— По пятому разу?

— По пятому.

Щупленький затягивается дымом, выпускает его и говорит, как бы осуждая:

— Так, так. А вот со стариком ты оплошал. Сам подумай, человек демонстративно, на виду у всего цеха отказывается участвовать в общегородском слете, а в это время парторг, вместо того чтобы осадить человека, осудить его, выступает в роли адвоката. А следовало подумать о возможных последствиях. Это прежде всего.

— Нам, в нашем положении, нельзя не думать, — неохотно отзывается Амантаев. — Если уж говорить откровенно, то Прохор Прохорович прав. В самом деле, не следует в разгар дня срывать сотни людей с рабочего места. Тут уж ничего не попишешь…

Собеседник Амантаева тянется еще за одной папироской.

— Мое дело маленькое, — говорит он, не умея скрыть досады. — За такие дела по головке не гладят, это тебе известно. Руководству видней, когда нужно собирать слет. К тому же подобные мероприятия без согласования с Уфой не проводятся.

— По-вашему, Уфа не может ошибиться?

Щупленький пропускает этот вопрос мимо ушей. Твердит свое:

— Я что? Я — маленький винтик в большом деле. Но мне представляется, что тебе коренным образом следует пересмотреть свою позицию, если, конечно, не хочешь попасть впросак.

Амантаев отбрасывает окурок. Видно, начинает терять терпение.

— Мы не привыкли, между прочим, выносить два противоположных решения по одному и тому же вопросу…

— Если стать на твою позицию, черт знает до чего можно докатиться!

— И докатимся, — угрюмо произносит Амантаев. — Я вот скоро ошеломлю вас одним проектом, а там хоть стойте, хоть падайте. Но сначала напишу об этом в ЦК.

— Я хотел предупредить тебя, как друга…

Амантаев не отвечает. Наступает тягостное молчание.

Горбоносый хмурится. Второй рыбак не произносит ни слова. Майя Владимировна, не скрывая раздражения, мнет в руках косынку.

— На войне я повидал немало людей… — начинает Амантаев, но щупленький перебивает его:

— Прости, пожалуйста, я предупредил, а дальше смотри сам…

— На войне я повидал немало… — снова упорствует Амантаев.

И снова его перебивает щупленький:

— На твоем месте я отнесся бы ко всему этому более серьезно!

Уже начиная основательно сердиться, Амантаев повторяет:

— На войне я повидал немало людей, хороших и плохих, умных и глупых, отважных и трусов, но один из них запомнился мне на всю жизнь. Приезжаю к нему с официальной командировкой, из штаба фронта. Обычно с нами, представителями вышестоящих штабов, церемонились, а этот генерал не стал церемониться. Как только встретились, спрашивает меня: «Вы храброго десятка, майор, или нет?» — «Всякое бывает, — отвечаю ему, — зависит от обстоятельств, в которые попадаю и с кем попадаю…» Он говорит: «В четыре утра вас разбудит мой адъютант». Мы тогда наступали в районе Полтавы. В четыре поднялись, выпили по стакану холодного молока и — в путь. Генерал сел рядом с водителем, а мы — его адъютант, связной и я — поместились на заднем сиденье. Я сразу заметил, что телефонист беспрестанно разматывает катушку с телефонным проводом. Этого до сих пор видеть мне не приходилось. Машина вышла на окраину села, свернула на пашню. Вижу, катим прямо на позиции противника. Ну, думаю, генерал знает, что делает. Остановились за скирдой прошлогодней соломы, точно на нейтральной земле между своими и вражескими позициями. Шофер немедленно замаскировал машину, а адъютант и телефонист стали рыть щель. На всякий случай. Каждый отлично знал свои обязанности. А в это время генерал уже держал связь со своими командирами, телефонист это своевременно обеспечил. «Луна!» — сказал генерал в трубку. А «Луна» — позывной командира одного из полков. «Доброе утро. Возьми-ка бинокль свой. Готов? Впереди себя километрах в двух видишь скирду? Прекрасно. Мой КП именно тут». В эту минуту я попытался представить себе лицо полковника, который вдруг оказался в тылу своего генерала. Наверное, это был неотразимый психологический ход! Ни один честный, волевой и самолюбивый командир, естественно, не мог позволить себе такую роскошь — находиться позади своего генерала. Я понимал, что полковник, чтобы не сгореть от стыда, постарается выдвинуться вперед со всем своим полком… В тот день дивизия продвинулась на двенадцать километров, соседние соединения