Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Он не комиссар! — со слезами, дрожа от страха, умоляла офицеров Лена. — Он писатель. Пишет стихи…
Поручик оттащил Стахеева от плачущей Лены. Михаил забормотал:
— Не трогайте девушку. Она не виновата.
— Не тронем. Прощайся с ней — больше не увидишь.
Тоскливая свинцовая тяжесть заполнила голову Михаила, упала в грудь, заставила склониться к черной земле, ожидавшей его, превратила ноги в пудовые чурки — он не мог сделать и шага.
Здание гимназии темнело неподалеку. Вдруг там, куда загремели выстрелы, потащили Стахеева, раздались какие-то крики. Он неожиданно ощутил, как что-то вокруг изменилось. Со стороны гимназии подбежал офицер, Гензелю вполголоса передал явно неприятное сообщение.
— Господа, оружие к бою! — скомандовал штабс-капитан. — Матросы атакуют гимназию.
— А этого? — спросил поручик.
— Шлепни его, чтобы не мешался, — сказал кто-то.
Ответить что-либо штабс-капитан не успел. Не со стороны гимназии, а из-за поворота высыпала группа человек в двадцать — белые матроски, темные гимнастерки, папахи…
— Всем стоять! Бросить оружие! Руки вверх! — закричали эти люди.
И со стороны гимназии бежали такие же. Кричали:
— Ребята, мы их уложили! Палихин, ты здесь? Эй вы, офицерье гнилое! Руки вверх! Считаю до трех и всех уложу.
Все переменилось. Никто из офицеров не успел выстрелить. Их схватили, оттеснили к забору. Палихин узнал Михаила. Тот, всхлипывая, стал жаловаться, что его хотели расстрелять.
— Они это любят. Это и получат.
Лена обнимала Михаила, целовала, плакала, бессвязно говорила о том, как она его любит, как она счастлива, что он спасен.
— Миша, они хотели тебя убить. Яне пережила бы…
Командовал отрядом матрос. К нему подошел один из тех, что пришли из гимназии. Сказал:
— Директора гимназии мы привели. Вон он — Мельников. У него сыновья в банде Шкуро.
— И сам бандит — в гимназии организовал тайный штаб и склад оружия, — кивнул матрос и скомандовал: — К этим его, к стенке.
Офицеров штыками подогнали к забору. Они не сопротивлялись. Некоторые выкрикивали прощальную матерщину. Вдруг Гензель с неожиданной быстротой и силой оттолкнул двух матросов и побежал во тьму улицы. В него стреляли, но офицер сумел убежать.
— Найдем, — сказал Палихин. — Подняли мятеж, сволочи. И вас хотели кокнуть, Михаил Петрович? Теперь они свои пули получат. У нас приказ — расстреливать на месте. Вы бы уходили с девушкой — не гоже ей такое видеть. Мы вам провожатых дадим, а то этих гадов еще не всех поймали.
Уходя с провожатыми, Михаил и Лена слышали истерически злобные выкрики обреченных офицеров и резкие финальные выстрелы.
Смертельная тяжесть покинула Стахеева, и он чувствовал радостную пустоту обыкновенной жизни, обнимал девушку, которая плакала не в силах преодолеть возбуждения, вызванного случившимся. Стахеев крепко жал ее тело, чего не позволил бы раньше, брал за груди, за талию и ниже — он остался живым человеком «должен жить. Они вошли в квартиру на втором этаже, провожатые отправились к своим, в отряд. Кое-где еще раздавались выстрелы. Электричество было выключено — в комнате горели свечи. С радостными восклицаниями обнимала дочь измученная ожиданием женщина. Другая набросилась на Лену с упреками, с бранью: «Как ты могла? В такое время! Мать с ума сходила…» Это была Маргарита — ее квартира через стенку.
В эту ночь учительница не требовалась. Как истинная женщина она чувствовала, что должна делать, не раздумывая, не рассчитывая.
— Мама, его расстреливали, — сказала она матери. — Чудом спасли. Его надо успокоить. Я люблю его. Он останется у нас.
— Леночка, как ты хочешь, но…
Вмешалась Маргарита:
— Зачем у вас тесниться? Михаил Петрович будет спать у меня.
Лена поможет все устроить.
— Я останусь с Мишей, — сказала Лена непреклонно.
Мать только вздохнула.
Вспыхнули электрические лампочки. Находившиеся в комнате люди прислушались: лишь один выстрел где-то далеко.
— Вот и мятеж подавлен, — сказала Маргарита.
Стахеев никогда не мог вспомнить, о чем он думал в те минуты и часы счастливой ночи. Наверное, о чем-то думал. Но на всю жизнь сохранил в памяти ощущение пронзительной жалостливой нежности к девушке, странным образом связанное с радостной жестокостью самца, удовлетворяющего страсть. В том, что Лена отдала ему свою девственность, он никогда не сомневался.
IV
Ночную стрельбу в Ставрополе слышал и Андрей Шкуро — его войско, выросшее почти до десяти тысяч, стояло в Темнолесской, километрах двадцати от города. Шел разговор, на котором были только сно. Сначала слушали вестника-осетина, приехавшего из далекого аула. Вести были от жены полковника, Татьяны Сергеевны, то ли освобожденной, то ли бежавшей из большевистской тюрьмы. Вестник доложил, что Татьяну охраняет штаб-ротмистр Борукаев, будто бы организовавший ее побег. С небольшим отрядом он тайно устраивает убежища для нее в аулах в районе Нальчика.
— Штаб-ротмистр спрашивает, какой будет приказ. Куда везти госпожу? Или вы пришлете за ней казаков?
— Борукаев — герой осетинского народа, — сказал Шкуро привычным уже митинговым тоном. — Я, кубанский казак и командир, никогда не забуду, что он рисковал и рискует жизнью ради спасения моей любимой жены. Давайте посоветуемся, друзья, как нам теперь лучше поступить, чтобы уберечь Тасиньку от красных. Привезти ее сюда? Пусть разделит с нами трудности похода?
Друзья были против, говоря о бесконечных боях, попытках красных окружить казачье войско. Шкуро этого и ожидал — в походе жинка не сгодится, — но осетина-вестника для порядка строго спросил:
— Герой Борукаев сможет оберечь жену от нового ареста, от нападений бандитов?
— Очень хорошие аулы, — ответил осетин. — Далекие и тихие. Борукаева знают и любят. Все за него.
— Вот и передай ему мою сердечную благодарность. Письмо для Тани я тебе отдал. Возьмем Ставрополь — тогда, наверное, я за ней пришлю казаков.
Осетин попрощался, вышел. Через распахнутую на мгновение дверь все вдруг услышали отдаленные густые винтовочные выстрелы.
— Что это в твоем Ставрополе стрельба поднялась? — спросил полковник своего разведчика Кузьменко, приехавшего из города с докладом. — Я вроде еще не начал наступление, Деникин в Тихорецкой, и план у него на Екатеринодар.
— Откуда ж мне знать, Андрей Григорьевич? Я же вчера оттуда.
— Ты, Коля, казак или баба в шароварах? — возмутился Шкуро, который в последнее время часто раздражался и возмущался. — Сидел в городе моим разведчиком и кроме Госбанка ничего не знаешь?
— Ну, так, слышал кое-что. Офицеры будто бы решили восстание начать. Но они ждали Деникина, а сейчас вот…