– Ну, деда! Так дрался ты в пионерском лагере?

– Ну, дрался, наверное… Кто же в детстве не дерется?

– А вот тот день, когда Терешкова в космос полетела, ты помнишь?

Дед снова оторвал уже почти высохшее полотенце от лица, с изумлением поглядел на Димку, но, по своему обыкновению, не посчитал возможным оставить вопрос представителя младшего поколения без ответа.

– Смутно, Димка, смутно… Я, кажется, как раз в лагере был… Точно! В лагере! Еще помню, линейка вроде была… Радовались все…

– А именно в этот день – дрался? – прервал Димка дедов заплыв по волнам ветеранской памяти.

Тут Дмитрий Сергеевич даже несколько ошалел. Он окончательно отбросил полотенце на сиденье ближайшего стула, выдернул из-за Димкиной спины ноги, сел на диване, упершись руками в колени и, в довершение всего, потряс головой, как будто отгонял надоевшую муху.

– Ну и задачки ты мне ставишь, любезный внук! Это-то тебе зачем, скажи мне, ради всего святого! Ну, как ты думаешь? Могу я все помнить?

– Ну, дедунечка! Ну, любименький! – взмолился Димка. – Ну, вспомни, пожалуйста! Ну, мне очень нужно! Очень, очень, очень!

– Ну, если только очень, очень, очень… – обреченно повторил Дмитрий Сергеевич. – Тогда попробую.

На какое-то время дед, задрав голову, уставился глазами в потолок. Он даже раскачивался от напряжения взад-перед, временами болезненно мычал и морщил лицо, как от кислого. Димке на секундочку показалось, будто он слышит, как в голове у деда с трудным хрустом проворачиваются какие-то давно не вращавшиеся шестеренки.

Наконец, видимо, откуда-то с потолка Дмитрий Сергеевич начал собирать обрывки воспоминаний и, по мере их поступления, стал транслировать результаты настырному внуку в несколько необычной для себя пародийно-просторечной манере:

– Да-а… Чой-то, чой-то такое, кажись, было… Вроде пацанчик какой-то… Лагерный? Не… Кажись – не лагерный… М-м-м…

Прямо физически ощущалось, как извлекаемые дедом из потаенных закоулков разума лоскуты ветхой ткани воспоминаний никак не хотят складываться в единое полотно, а, напротив, норовят расползтись на отдельные нити, а то и вовсе рассыпаться в прах, в невидимую и неощутимую пыль. Но Дмитрий Сергеевич старался от души:

– Кто-то там еще был со мной… Приятели какие-то, что ли… М-м-м… Нет, не могу вспомнить… – и он вновь закрыл глаза, изо всех сил напрягая память.

– Овес, – еле-слышно даже для себя прошептал, как будто выдохнул, Димка.

Дед замер, широко открыл глаза, изумленно огляделся вокруг и радостно сообщил:

– Вспомнил! Вспомнил, Димка! Ты представляешь! Вспомнил! Как будто, прям, услышал! Овес – у него кликуха была! У моего приятеля, то есть! А у другого – Седой! Надо же! Вспомнил! – восторгался дед собственными способностями.

Дальше пошло легче.

– Вот все-таки, откуда этот пацанчик взялся? – уже даже с некоторым азартом стал допрашивать сам себя Дмитрий Сергеевич. – Теперь точно помню, что не из лагеря… Может, с дач? Или из военного городка? Там, Димка, аэродром военный рядом находился…

– А может, он вообще посторонний был? – голосом опытного провокатора подбросил деду новую версию Димка. – Заблудился, например, потерялся.

У Дмитрия Сергеевича сделался такой вид, какой бывает у человека, с ходу налетевшего на стеклянную дверь. Он даже потер ладонью лоб.

– Правильно, Димка! Молодец! И это я вспомнил! Он, действительно, потерялся. От поезда отстал! Вот!

Чувствовалось, что дед очень доволен собой.

– Как же у меня сегодня замечательно память работает! Даже самому приятно. Не зря мне доктор эти таблетки прописал… Как их? Тьфу, черт! Забыл! Ну и бог сними! Давай дальше! Вот с ним-то я и подрался! Из-за чего? Хвастал он, кажется, много. Как именно? Ну, вот этого, хоть убей, не вспомню! Ишь ты! Вспомни ему, что плел какой-то первый встречный мальчишка полвека назад! Ты меня не переоценивай! Что хвастал – помню. И что я наподдал ему – тоже помню. Вот и все.

– А он тебе? – ехидно спросил Димка.

– Что – он мне?

– Наподдал?

– Мне?

– Тебе, деда, тебе!

– М-м-м… – замялся Дмитрий Сергеевич. – Не помню точно… Может, и наподдал… А тебя-то что это так волнует?

«Наподдал, наподдал!» – благодушно и с некоторым даже чувством гордости подтвердил Димка про себя, но вслух сказал:

– Да так просто. А вообще, люблю я тебя, дедулечка, страшно!

При этом внук порывисто обнял деда за шею.

– Ах ты подлиза! – только и нашелся что ответить на это Дмитрий Сергеевич.

Дальнейшее общение деда и внука с глазу на глаз было пресечено решительным требованием мамы пожаловать за стол.

* * *

– Да вот так просто приехал, – ковыряя вилкой в тарелке с салатом, объяснял Дмитрий Сергеевич свой неожиданный визит на дачу к внуку. – Соскучился. Хочешь – верь, хочешь – не верь. Проснулся утром, ни свет, ни заря… Спать больше не могу, хоть тресни. Тебя вспомнил. Вдруг захотелось увидеть. Слеза, знаешь, такая, глупая стариковская начала наружу проситься. Ни с того, ни сего… Ну, вот… Сел на машину, да и поехал. Сам знаешь, летом я человек свободный и на подъем легкий. Пока ехал, вспомнил, что давненько мы с тобой набегов на московскую ярмарку развлечений не совершали. А? Как думаешь?

Димка от радости и предвкушения грядущих удовольствий вскочил из-за стола, забыв про недоеденные макароны, и как был с вилкой в руке, на которой оставалась наколотой половина котлеты, снова бросился к деду на шею.

Дмитрий Сергеевич попытался уклониться, не столько от объятий внука, сколько от котлеты, угрожавшей чистоте его рубашки, но это ему не удалось. К счастью, обладавшая прямо-таки вратарской реакцией мама бросилась на выручку и успела выдернуть из руки не в меру эмоционального сына опасное для чистоты одежд орудие.

– Сядь на место немедленно! – скомандовала она Димке, сжимая в руке вилку с куском котлеты наподобие маршальского жезла. Дмитрию Сергеевичу при этом от нее достался только слегка укоризненный взгляд.

Когда Димка был усмирен и загнан на свой стул и за свою тарелку, обсуждение неожиданно возникшей темы продолжилось вновь.

– Я, в общем-то, не против, – говорила мама, обращаясь к Дмитрию Сергеевичу, – кроме того, все Димкины приятели разъехались. Как сговорились! Он тут затосковал у меня совсем. Только ведь сегодня уже поздно…

– Не поздно! Не поздно! Ну, мамочка! – запричитал Димка, вновь вскакивая со своего стула.

– Сидеть! – стальным голосом вновь скомандовала мама, – тебя пока не спрашивают. Я с дедушкой разговариваю. А ты макароны давай домучивай скорее…

Димка обиженно уткнулся в тарелку и стал отлавливать с нее последние макаронины, преувеличено-громко стуча вилкой, а мама продолжила разговор с Дмитрием Сергеевичем: