– Эй! Ты чего?! Заснул?! – выводил его из оцепенения какой-нибудь приятель, дружески толкая в плечо.

Димон встряхивался, как бы гоня от себя наваждение, и на некоторое время становился похожим на самого обыкновенного одиннадцатилетнего сорванца. Пока снова не накатывало…

А в октябре, когда толпившиеся вокруг школьного двора клены дружно вспыхнули напоследок всеми оттенками яростно-жарких красок – от пронзительной желтизны до почти алого цвета, когда дорожки близкого лесопарка начало заносить шуршащей порошей опадающей листвы, когда лиловые, холодные даже на вид облака стали оставлять все меньше места чистой голубизне неба, обещая вскоре совсем закрыть его на долгие недели пологом дождевых туч, когда северный ветер зашнырял среди бетона городских кварталов, норовя залезть за шиворот каждому встречному-поперечному, чтобы насыпать туда добрую пригоршню противных зябких мурашек, Димка совсем затосковал.

* * *

Как-то, кажется во вторник, а может быть, и в среду (для истории это большого значения не имеет), Димка вышел из школы, имея в запасе массу свободного времени. Именно в тот день, помнится, отменилось одно из многочисленных его занятий: то ли тренер по борьбе заболел, то ли в музыкальной школе трубы прорвало, то ли преподавательница изостудии замуж выходила… Тоже не важно. А существенным являлось то, что по этой причине можно было на вполне законном основании и, не опасаясь надоевших нотаций со стороны родителей, заняться каким-нибудь любимым делом… К примеру, с тем же Толяном Басовым по сети в воздушный бой сразиться и завалить несколько раз подряд его темно-зеленый «Сопвич» меткими очередями своего ярко-красного «Фоккера». Даром, что Толян реальный амбал, а в воздухе (пусть даже виртуальном) – слабак, хоть и пыжится аса из себя изображать. Да мало ли еще чего можно придумать! Только не придумывалось…

Минут десять уже плелся Димка по улице, изредка поддавая носком кроссовки случавшиеся на пути кучки наметенных ветром пожухлых листьев. Временами он поднимал голову и смотрел вперед. Там, метрах, наверное, в пятидесяти от него шли и о чем-то беспрестанно щебетали две девчонки. Они были увлечены очень живым разговором, бурно жестикулировали, временами даже кружились вокруг собственной оси и только что не подскакивали от переизбытка эмоций. Одна из них – Катя Соколова. Та, что слева.

Уже не первый раз случалось это с Димкой, что он вот так, стараясь оставаться незамеченным, безнадежно тащился вслед за Катей, пока она не скрывалась в собственном подъезде, или ее не перехватывала по пути мама,, или не вырастала между ними еще какая-нибудь подобная преграда.

Каждый раз Димку подмывало догнать ее и… что-то такое сделать. Нет, не просто толкнуть или сумку из рук выдернуть, а… заговорить, что ли? А то еще ту самую сумку с учебниками не выбить, а наоборот, взять и понести… В смысле – помочь. А то еще очень хотелось подать Кате руку, когда она из кареты будет выходить…

«Из какой такой еще кареты?» – спросите вы. А вот и какой. Димон недавно посмотрел фильм, по сюжету которого какие-то чуваки из поза-поза-позапрошлого века, одетые в узкие камзолы, бархатные штаны и высоченные сапоги, беспрестанно и при этом очень ловко дрались между собою длиннющими шпагами, а также периодически красиво умирали, заливая алой кровью свои белые рубахи, пенное кружево воротников и обшлагов. Правда, главный герой был не промах и зарезать себя насмерть никому не давал. Зато он очень красиво подавал руку своей возлюбленной, когда она выходила из той самой кареты. Ах, какой это был кадр! Открывается дверца, на откидную ступеньку изящно выскальзывает ножка в парчовой туфельке, потом в обрамлении шелка, кружев и лент из глубины экипажа возникает прекрасное лицо, а также в изысканном жесте вытягивается нежная рука. Вот тут-то лихой боец в роскошно-свободном поклоне и предлагал даме надежную опору.

В Димкином воображении как-то так само собою получалось, что из кареты выходила Катя Соколова, а красавцем в бархатных штанах и ботфортах, со шпагой наотлет был он сам…

Или вот, например, стихи Кате можно было бы какие-нибудь прочитать. Димка неоднократно слышал дома семейную историю о том, как папа (когда еще не был папой) завоевал сердце мамы (когда она еще не была мамой) тем, что постоянно читал ей стихи, которых он, действительно, знал массу, и все наизусть.

Димка недели полторы назад осторожно подкатился к маме с вопросом:

– Мам! А, мам!

– Ну? – очень коротко и со всхлипыванием отозвалась мама, поскольку именно в этот момент нарезала на кухне лук для котлетного фарша.

– А какие стихи тебе папа читал?

– Когда? – не поняла мама.

– Ну, тогда. Давно. Когда вы еще не поженились.

– Ах, вот ты о чем! – и нож смахнул с доски нарезанный лук в миску с фаршем. – Разные, Димка, разные! Папа много стихов помнит. Ты же сам знаешь.

– Ну, а тебе, какие больше нравились?

– В смысле? – снова не поняла мама, наверное, потому, что уже была очень занята перемешиванием фарша.

– Ну, там про войну… про природу… или про эту… про любовь… или там еще про что?

Мама оторвала взгляд от своей работы, посмотрела в потолок, сдула в сторону опустившуюся на лоб прядь волос и решительно ответила:

– Точно, не про войну! Да! Про любовь!

– А поэт какой? – продолжал допытываться Димка.

– Что поэт? – переспросила мама выкладывая на разделочную доску первую вылепленную и обвалянную в сухарях котлету.

– Ну, какого поэта стихи тебе нравились больше всего?

– Есенина, – назвала мама, видимо, первое, что пришло в голову. Ее можно понять. Исправно вести домашнее хозяйство дело хлопотное и многотрудное.

Димке, впрочем, и этой информации было вполне достаточно. Он немедленно и к большому, надо сказать, маминому облегчению улизнул в гостиную, где находился здоровенный книжный шкаф. После достаточно длительных поисков ему удалось раскопать там небольшой томик, на обложке которого значилось: С. Есенин. Лирика.

Сказать по правде, Димка не очень-то любил стихи. И запоминал их не слишком хорошо. И то, что он обнаружил под обложкой, также не захватывало. Во всяком случае, «Бородино» М. Ю. Лермонтова покруче будет. Или, скажем, «Рассказ танкиста» Симонова К. М. Как это там? «Был трудный бой, все нынче, как спросонок…» – ну, и так далее. А тут, все как-то непонятно. А иногда тоскливо, хоть волком вой. Особенно, про то, как какой-то гад щенков топил. Ужас! Даже УжОс, как ныне это пишется в Интернете. Но несколько стихотворений, о которых совершенно точно можно было сказать, что они «про любовь», Димка честно прочитал. Мало того, он даже запомнил четыре строчки одного из них:

Особенно ему пришлось по душе про кобылу. Димка животных любил, а лошади ему нравились особенно. Правда, понадобилось выяснять, что такое «цилиндр», в котором автор с какой-то стати ходил. Оказалось, что цилиндром называлась шляпа, формой напоминавшая самое обыкновенное ведро, которую лет сто назад таскали на головах буржуи, дипломаты и просто пижоны…