— С хорунжим Выговских гусар, — в тон ему ответил Пчалка. — Ну, может быть, когда и полковником будешь. Так к буздыгану и мне путь не заказан.

— Что-то ты рано набрался сегодня, пан Павлюс, — попробовал вмешаться Корак. — Или вино крепче обычного?

— Отстань, пан Гурка, — отмахнулся от него пан Пчалка. — Я, может, завтра пожалею о том, что наговорил, и в свой маеток от стыда уеду. Но сейчас мне рот не закроешь.

— Ну, говори! — Далонь поставил чарку на стол, не пригубив.

— И скажу! Кабы был ты, пан Анджиг, наследником престола, как скажем в Угорье или Заречье... Там сыновья короля готовятся сами корону на голову возложить. Или, к случаю сказать, в Грозинецком княжестве или в Зейцльберге. Так вот, был бы ты наследником, и у меня резоны были бы с тобой не спорить, соглашаться, кланяться в надежде, что, венец надевши, ты меня не забудешь, призреешь сирого и убогого. А так... Да мы же равные. Оба шляхтичи, оба гусары. Можем на равных говорить.

Анджиг сглотнул сухим горлом:

— Не туда ты повел, понимаешь... Я тебе про Трахима, а ты мне про Ярему.

— А не скажи, не скажи... Вот послушай, княжич, что тебе верный шляхтич скажет...

Павлюс замолк, собираясь с мыслями, и снова стало слышно пение шпильмана:

— Нынче время поостыло,

Не перебороть кручину,

Чтоб залить любви горнило,

Не сбираю я дружину.

Все сложнее и все проще,

Все ясней и все неясно...

Все понятно — это ропщет

Сердце, что мечты напрасны!

— Вот завел волынку, — пробурчал едва слышно пан Корак. — И как не надоест...

— Слушай меня, пан Анджиг, — заговорил наконец пан Пчалка. — Я почему упомянул про бело-голубых? Потому что выборы короля — только с виду честное да справедливое дело. А как противная партия сильнее, и хитрее, и богаче окажется?

— Выборы короля — старинная привилегия шляхты лужичанской, — возразил Далонь-младший.

— Точно! — подтвердил Корак.

— Ну да! — тряхнул чубом Павлюс. — Забава. Любимая игра. Только выигрывает в ней не всегда тот, кто должен.

— Это еще почему?

— Мы ж не дети маленькие, скажу. Дошло бы дело до сбора Посольской Избы, смогли бы наши перебороть электоров из Малых Лужичан, Заливанщина, Хоровского воеводства?

— Да запросто! — взвился соколом пан Гурка.

Но Анджиг осадил его резким окриком:

— Погоди, не встревай! — И продолжил, глядя пану Пчалке прямо в глаза. — Не знаю я, пан Павлюс. Муками Господа клянусь, не знаю! Бабка надвое гадала, как говорится. Наши сильны, но и те не детки малые.

— Верно. Согласен. Теперь дальше глядим. Батюшка твой телом недужен?

— Недужен.

— Не ровен час... Нет, ты пойми меня, пан Анджиг, я ему сто лет жизни желаю и свечку за здравие в полпуда весом поставить готов, но...

— Да чего уж там. Говори.

— Не ровен час хвороба пересилит снадобья лейб-лекаря. Преставится король Юстын. Что тогда?

— Ясно что. Новая элекция, новые сборы Посольской Избы.

— Верно. И уж поверь мне, тогда Белый Орел своего не упустит.

Пан Корак открыл было рот, но тут же захлопнул его под тяжелыми взглядами сотрапезников.

— Знаю, что сказать хочешь, — небрежно бросил пан Пчалка. — Нам нет числа, сломим силы зла? Верно?

Корак неопределенно пожал плечами.

— Не прикидывайся. Хотел ведь?

— Ну, хотел...

— Ага, хотел. В том-то и беда, что есть число. И нашим, золотым, и бело-голубым число есть и давно посчитано. А теперь прикинь, сколько недовольных зьмитроковыми податями? Скольких затронули разговоры про Контрамацию и что ее давно отменить пора?

— Контамацию глупо отменять! — воскликнул Анджиг.

— Ты это Зьмитроку скажи и Твожимиру. А еще пану возному, Станиславу Клеку. То-то они порадуются...

— Батюшка не допустит!

— Верно. И лужичане ему верят. А не станет вдруг короля Юстына? Будет ли вера новому претенденту от Золотого Пардуса? Или вспомнят призабытого малость Януша с его белой курицей? Уж он-то точно от Контрамации отказываться не станет и подати, которых при Витенеже не было, пообещает отменить. А много ли шляхте надо? Подпел, подыграл и готово!

— Что-то я не пойму, к чему ты ведешь? — вмешался пан Корак.

— Ты гляди непонятливый какой! — рассмеялся пан Пчалка. — И ты не понял еще, пан Анджиг?

— Я-то догадываюсь...

— Верно! По наследству нужно корону передавать, по наследству!

— Ну, ты... — Пан Гурка охнул и прикрыл ладонью рот.

Анджиг Далонь затряс головой, хорошо, что еще знамение не сотворил, словно нечисть узрел, не к ночи будь сказано.

— Это немыслимо!

— А раньше много немыслимым казалось из того, что нынче само собой разумеется. Про ту же Контрамацию лет двести назад кто помыслить мог? А про то, что грозинчанин прилужанским подскарбием будет?

— Нет, — Анджиг помотал головой отрицательно. — Нельзя. Против закона. Мой отец жизнь готов положить, чтоб все по закону было...

— Так почему бы через Сенат закон не провести? — Пан Пчалка уставился прямо в глаза хорунжего.

Анджиг не выдержал и отвел взгляд, прошептал еле слышно:

— Точно, — а вслух сказал: — Кто же возьмется в Сейме такой закон предложить? Кто не побоится?

— Эй, панове, вы что задумали? — воскликнул пан Корак. — Вы хоть разумеете, к чему королевство толкнуть можете?

— Закрой рот, пан Гурка, — пристукнул кулаком по столу пан Пчалка. — Не твоего ума дело. Выпей лучше еще. — Он щедрой рукой плеснул в чарку пана Гурки так, что вино хлынуло через край, растекаясь по столу кровяной лужицей. — Выпей и помолчи. А ты, пан Анджиг, подумай хорошенько. Как друг тебе советую. В случае чего знай: выговские гусары на твоей стороне.

— Пан полковник...

— А пана полковника и переназначить недолго. Давай-ка выпьем, пан Анджиг!

— За что?

— Чтоб все наши мечты сбывались! Чтоб крепли Великие Прилужаны на зависть всем врагам! — произнес пан Пчалка, наливая вино.

Они поднялись, отодвинув табуреты.

Чокнулись.

— За Великие Прилужаны от Стрыпы до Луги! — воскликнул Анджиг. Тост вполне уместный нынешней осенью в Выгове и даже, можно сказать, обыденный.

— На погибель врагам! — поддержал его Павлюс.

А пан Корак, закусив ус, горестно прошептал:

— Что ж вы творите, панове? Что ж вы творите...

Гусары выпили. Замерли на мгновение.