– Ну и что же?

– Ваша шутка основывалась на мысли о том, что убийство – это дело на целый день, что ехать днем на поезде, а вечером того же дня быть убитым – тут, пожалуй, устанешь! Убийца как будто не хочет чрезмерно утруждать своих жертв! Забавно!

Пуаро пригладил свои усы, точно опасался, что они могли потерять форму от смеха.

– Ваши слова, друг мой, навели меня вот на какую мысль: поскольку акт убийства не требует от жертвы никаких усилий и поскольку убийца, вознамерившийся отравить нескольких человек, обычно не заботится об их благополучии, то почему же наш убийца не убил этих троих еще в среду вечером?

– Может быть, в среду вечером он был занят, – ответил я.

– Тогда почему не устроить так, чтобы жертвы приехали в отель утром или днем в четверг, а не утром и днем в среду? Ведь это не помешало бы нашему убийце разделаться с ними тогда, когда он это сделал, n’est-ce pas? В четверг вечером, между семью пятнадцатью и десятью минутами девятого?

Я изо всех сил старался сохранять терпение.

– Пуаро, вы слишком все усложняете. Если все жертвы были знакомы между собой – а мы знаем, что это так, – то у них могли быть причины для того, чтобы находиться в Лондоне две ночи подряд, и эти причины могли не иметь ничего общего с убийцей. Просто он предпочел убить их во второй вечер, потому что ему так было удобнее. Он не приглашал их в «Блоксхэм»; он просто знал, что они будут там, и знал когда. А еще… – Тут я остановился. – Нет, ничего. Это глупость.

– Расскажите мне вашу глупость, – велел Пуаро.

– Ну, если наш убийца привык все планировать подробно, то, может быть, он решил отложить их убийство на четверг из опасения, что в среду поезда могут прийти с опозданием.

– Возможно, ему тоже пришлось ехать в Лондон, из Грейт-Холлинга или откуда-нибудь еще. Возможно, что он – а может быть, она, ведь убийцей могла быть и женщина, – не хотел или не хотела совершать долгое, утомительное путешествие, а потом еще и три убийства в один день.

– Даже если так, убитые-то все равно могли бы приехать в четверг, разве нет?

– Нет, – просто ответил Пуаро. – Мы знаем, что они все приехали днем раньше, в среду. Вот я и подумал: возможно, сначала должно было что-то произойти, что-то, касающееся как жертв, так и убийцы? Если это так, то, возможно, убийце и не надо было ехать сюда с другого конца страны, возможно, он живет в Лондоне.

– Возможно, – согласился я. – Однако это длинное и витиеватое рассуждение приводит нас все к тому же: мы как не знали, что именно случилось и почему, так и не знаем. Припоминаю, что моя первичная оценка ситуации была примерно такова. О, кстати, Пуаро…

– Да, mon ami?

– Мне не хватило духу сказать вам об этом раньше, знаю, что вам это придется не по вкусу. Насчет монограммы на запонках…

– Oui?

– Вы спрашивали Генри Негуса про Пи Ай Джи. По-моему, инициалы этого парня – владельца запонок – совсем другие. Наверняка это Пи Джей Ай. Вот смотрите, – и я нарисовал монограмму на обороте одного из моих листков. Полагаясь на свою память, я как можно точнее воспроизвел положение букв на запонках. – Видите, буква «ай» посередине гораздо крупнее, чем обрамляющие ее «пи» и «джей»? Это популярный стиль монограмм. Самый крупный инициал обозначает фамилию и помещается в середине.

Пуаро нахмурился и затряс головой.

– Инициалы в монограммах размещаются не в том порядке намеренно? Никогда о таком не слышал. Кому могло прийти в голову подобное? Это же бессмыслица!

– Боюсь, что это обычная практика. Уж тут вы можете на меня положиться. Многие парни с моей работы носят запонки именно с такими монограммами.

– Incroyable. У англичан нет чувства правильного порядка вещей.

– Ну да, как вам будет угодно… Только когда мы поедем в Грейт-Холлинг, спрашивать все равно нужно будет про Пи Джей Ай, а не про Пи Ай Джей.

Это была жалкая уловка с моей стороны, и Пуаро тут же ее раскусил.

– Вы, мой друг, едете в Грейт-Холлинг, – сказал он. – Пуаро остается в Лондоне.

Утром следующего понедельника я, как мне было велено, отправился в Грейт-Холлинг. Прибыв туда, я сразу подумал, что эта деревня похожа на все остальные английские деревни, какие мне доводилось видеть, и больше о ней сказать нечего. По-моему, города заметнее отличаются друг от друга, чем деревни, и о городах, в отличие от деревень, всегда есть что рассказать. К примеру, о лондонском лабиринте я мог бы говорить часами. Возможно, все дело в том, что у меня просто не лежит душа к местам вроде Грейт-Холлинга. В них я чувствую себя выброшенным из своей стихии – если она вообще у меня есть. В чем я совсем не уверен.

Мне говорили, что гостиницу под названием «Голова Короля», где мне предстояло остановиться, просто невозможно не заметить, но оказалось, что говоривший не учел моих способностей. К счастью, подвернулся юноша в очках, с россыпью веснушек поперек переносицы – по форме они напоминали бумеранг – и с газетой под мышкой; он мне и помог. Начал он с того, что напугал меня, подойдя ко мне со спины.

– Заблудились, да? – спросил юноша.

– Да, похоже, что так. Я ищу «Голову Короля».

– А! – Он расплылся в улыбке. – Так я и подумал, вон, у вас чемодан и все такое. Так вы, значит, не местный? «Голова Короля» с улицы похожа на обычный дом, так что вы ее не узнаете, пока не свернете в тот переулок – вон там, видите? Пройдете вдоль него, повернете направо, там увидите вывеску и вход.

Я поблагодарил его, а он ответил:

– Я никогда не бывал в Лондоне. А вас каким ветром к нам занесло?

– Работа, – ответил я. – Послушайте, не хочу показаться невоспитанным, но я с удовольствием побеседую с вами позже, а сейчас мне хотелось бы устроиться.

– Ну, тогда не стану вас задерживать, – отозвался он. – А что у вас за работа такая? Ой, опять я вопросы задаю. Ладно, может, потом спрошу. – Он взмахнул рукой и пошел дальше.

Я предпринял новую попытку добраться до «Головы Короля», когда он крикнул мне вслед:

– По переулку и направо! – И еще раз весело помахал рукой.

Юноша был приветлив, помог мне, за что я должен был быть ему благодарен. И был бы, при обычных обстоятельствах, но сейчас…

Да, надо признаться: я не люблю деревню. Я не сказал об этом Пуаро, когда поехал, зато много раз повторял это самому себе, и в поезде, и потом, выйдя из вагона на маленькой симпатичной станции. Мне не нравилась ни очаровательная узкая улочка, изогнутая в форме буквы «s», ни обставлявшие ее с двух сторон коттеджи, до того крохотные, будто были предназначены для каких-то мохнатых лесных существ, а не для людей.

Я не люблю, когда на улице ко мне подходят совершенно незнакомые люди и начинают бесцеремонно задавать вопросы, хотя в тот момент я прекрасно понимал, что не имею на это права: ведь я и сам приехал в деревню именно затем, чтобы бесцеремонно задавать вопросы незнакомым людям.