Все придумали, они были очень умные мальчик и девочка.

Книги по биологии, популярной медицине, энциклопедии, справочники по биологии, химии он таскал тоннами. Так как держать их дома было нельзя, Тимофей несколько лет назад сделал специальный «схрон» в подвале, где уже скопилось изрядное количество «запретной» литературы, проштудированной Катькой за эти годы.

– Я нашел место, где ты начнешь работать для стажа, – заявил он в один из дней. – Больницу посмотрел, мне понравилось, чисто, нормально. Мужик, с которым говорил, заведующий хирургическим отделением.

– Откуда вы знакомы? – заинтересовалась Катька.

– Какая разница! – отмахнулся, поморщившись недовольно.

– Тимофей! – пригрозила девушка.

Несколько лет назад ребята поклялись «на крови» всегда говорить только правду друг другу и твердо придерживались этой клятвы. Правда, Катька знала, что о многом из своей жизни он умалчивает. Но это же не обман! А еще научилась строго с него спрашивать и ругать, когда тот бывал не прав, и к ответу призвать, если что!

– Ну, живет в нашем районе, – неохотно рассказывал парень. – Мы с мужиками перетерли, они его подставили немного, а я вроде как из этой подставы выручил. И теперь он мне должен.

– Тимофе-е-ей! – поругала неодобрительно Катька.

– Нам надо, чтобы ты работала, и в хорошем месте! – огрызнулся он. – Тебе рекомендация к поступлению нужна, характеристика и направление в институт. Поняла?

Да поняла, поняла! На следующий день привел ее знакомиться с «вырученным из подставы» доктором.

Игорь Вадимович оказался замечательным человеком, классным врачом и на несколько лет стал для Катьки наставником, очень многому научив, тому, чему не учат в институтах – делу, практике, особенностям и тонкостям профессии.

Кстати, все расщелкал про ее появление пред его очи.

– Ну что, Тимофей, – усмехнулся доктор, поздоровавшись с ним рукопожатием. – Из-за этой барышни устроил представление с машиной и моим «спасением»?

– Да, – тут же признался Тимофей, умевший и проигрывать достойно. – Она станет врачом.

– Посмотрим, – загадочно пообещал тот.

Следующие два часа водил ее по отделению, показывал «хозяйство», разговаривал, проверяя уже имеющиеся знания, и все посматривал на ребят задумчиво. И пообещал взять ее санитаркой, на положенные по КЗоТу четыре рабочих часа для подростков, и при возможности оформить трудовую книжку.

– А там посмотрим, выйдет ли из тебя врач.

Ура!!!

Проводить парня в армию Катька, ясное дело, не могла и рыдала, захлебываясь потоками слез, когда они гуляли вечером, накануне его завтрашнего отбытия. А он прижимал ее, шептал какие-то успокаивающие слова, гладил по голове и первый раз ничему не учил.

– Я успею! – обещал он. – Вернусь как раз к твоему поступлению. Мы поступим!

Она писала каждый день, он отвечал, когда мог, его письма девочка получала на почте «до востребования».

И с его уходом стала взрослой.

В один день.

Перестала бояться бабушку. Совсем. То есть бояться и трепетать перед ней перестала гораздо раньше, а осознала это только сейчас.

Катька «играла» по ее правилам, так безопаснее, но теперь это стала совсе-е-ем иная девочка, мало чего вообще боявшаяся в жизни.

Ничего сложного придумывать не стала, пришла в комнату к Ксении Петровне и спокойно, холодно объявила:

– Я хочу стать врачом. Хирургом. Для этого мне необходимо два года стажа в больнице. Сейчас, летом, буду работать по утрам, а во время учебного года вечерами после школы. Ты должна подписать разрешение на мою работу.

И протянула гражданке Александровой бланк заявления.

Бабушка, наверное, с минуту молча, внимательно смотрела в глаза внучке. Так же молча, без комментариев, взяла протянутый бланк, надела очки, достала ручку из ящика стола и поставила подпись.

– Я, кажется, не позволяла тебе уходить от дома. Почему ты без моего ведома ходила в больницу и договаривалась о работе?

– Я не ходила, – легко и просто соврала Катька. – Игорь Вадимович, заведующий хирургическим отделением, живет в двадцатом доме, и каждый вечер гуляет с собакой. Мы разговорились, и я как-то сказала ему, что хочу поступать в мединститут. Он предложил поработать в его отделении для стажа.

– Ты соображаешь, что делаешь? – ровным, назидательным тоном спросила Ксения Петровна. – Как можно разговаривать с незнакомыми людьми на улице, тем более мужчинами?

– Да? – «удивилась» необычайно внучка. – Ты мне не говорила, что нельзя. И почему особенно с мужчинами?

Та снова посмотрела на Катьку пронзительным изучающим взглядом, подозревая, а вот в чем, это вопрос.

– Ты достаточна большая и должна сама понимать, что это опасно.

– Почему? – искрила «наивностью» девочка.

Что за черт вселился тогда в нее? Катьку подмывало вступить в открытый конфликт, наговорить все, что она думала, облекая обиды в слова, но сдержалась. Сдержалась!

– Я уверена, что вам все объясняют в школе, и мои пояснения излишни, – вырулила из затруднительного разговора Ксения Петровна. – И почему я первый раз слышу, что ты собираешься поступать в медицинский институт?

– Ты не спрашивала, – справившись с собой, ровным и покорным тоном ответила Катерина.

Да, тогда началась совсем взрослая жизнь. Взрослая, тяжелая, странная. Другая.

Она считала дни до приезда Тимофея.

Прошло пять, осталось девять! Целых девять дней!

Катерина любила возвращаться домой после ночного дежурства. Суеты человеческой поменьше в транспорте, и можно не спеша, не толкаясь, спокойно побродить по магазину, соображая, какие продукты нужны, и очередей в кассу можно сказать что и нет, так, три-пять человек, разве ж это очередь!

Кивнула охраннику-консьержу, зайдя в подъезд, – на словесное приветствие ни сил, ни желания не имелось. На площадке в ожидании лифта стояла девочка-подросток, привалившись плечом к стене. Катя несколько раз встречала эту девочку и ее брата и знала, что это дети того мужика, Кирилла Степановича, соседа сверху, принявшего ее…

Ну, это его дело, за кого он там ее принял и за кого принимает любую встречную женщину.

Катерине хватило одного беглого взгляда, чтобы понять, что девочка больна и ей плохо.

– Что с тобой? – профессиональным тоном спросила она. – Что у тебя болит?

– Жарко, – вяло отозвался ребенок.

Или уже не ребенок?

Ну, положим, жарко было всем. Июль плавил Москву, испытывая не успевших разбежаться и разъехаться из нее на предмет жаровыносливости.

Жарко. Но на улице.