А и не знал! Вот те крест, не знал!

Нет, про такие дела и целые отряды девочек, любыми способами старающихся заполучить мало-мальски денежного мужика, знал, конечно, но опосредованно, не примеривая на себя.

Он почему-то никогда не изменял Лиле. Не из каких таких запретов и убеждений, боже упаси, типа «не прелюбодействуй»!

И возможности имелись, да навалом и постоянно, и в ассортименте!

Но всю энергию и творческую, и сексуальную, и интеллектуальную, и время, и силы вкладывал и отдавал своему детищу, его становлению, удержанию на плаву, вскармливанию, развитию. И требовалось этой энергии и сил немерено!

А секса в супружеской постели более чем хватало, пусть и без страстей, накала, улетов – вполне! Иногда, как выяснялось, Кирилл про супружеский долг и забывать умудрялся, вкалывал на износ, на секс сил не оставалось!

Так что надобности в «леваках» не испытывал, и желание разнообразия в подобных утехах не посещало.

Зато теперь с удовольствием разнообразил эту сторону своей жизни, без зазрения совести пользуясь предлагающими себя дамочками, ничего не обещая взамен.

Формулировка «папа на объекте» для детей срабатывала беспроигрышно, и Бойцов иногда пользовался своей пустой, находящейся под дизайнерской отделкой квартирой. А чаще позволял себе расслабиться и провести ночь у дамы, оставляя присматривать за детьми няню.

Он вдруг понял, что давно приехал к офису и припарковался на стоянке, и вот сидит, вспоминает, думает.

Давно сидит.

А охранник у входных дверей странно поглядывает в сторону задумавшегося хозяина.

М-да! Ну и чего его пробрало трудными воспоминаниями? Ах да! Сегодня поутру дети настойчиво выступили за совместный отдых с любимым отцом!

Он стал собираться – телефон в карман, портфель с пассажирского сиденья – в руку, ключи – из зажигания, распахнул дверцу…

И нежданно-негаданно, неизвестно откуда, налетело и ударило мыслью:

«А каково заниматься любовью с этой Катериной, оказавшейся соседкой, хозяйкой погибшего попугайчика? Обжигающе наверняка! И страстный, и, может, не просто секс…»

Кирилл тряхнул головой, прогоняя предательские мысли и мгновенно вызванные ими картинки и видения.

– Что это ты, Бойцов? – спросил себя вслух. – Старость? И что там в виде последствий? Бес в ребро? Или солнышком плешку напекло до глупостей будоражащих?

Плешки не имелось, уж извините, не завелась, как не имелось ни намека на почти сорокалетний возраст во всей мощной фигуре, накачанной до стальной закалки годами – семнадцать лет! Два раза в день, без исключений!

– Ра-бо-тать! – отдал себе жесткий приказ господин Бойцов, выбрасывая из сознания лишние глупости.

Только спина, стрельнув болью, напомнила о себе.

– Привет, Катюха!

Он звал ее Катюха, и Кошка, и Катька, и Катерина, когда хотел пожурить или призвать к особому вниманию.

– Ти-и-им!! – застонала она от радости, услышав знакомый голос. – Где ты пропадал так долго, черт тебя возьми! Боец невидимого фронта!

– На невидимом фронте и пропадал! – рассмеялся тот легко в ответ. – Я пропустил что-то важное? Ты встретила мужика всей своей жизни и выходишь замуж?

– Не дождешься! – пригрозила Катерина. И призналась. – Соскучилась ужасно!

– Я тоже. Скоро буду в Москве.

– Когда, когда, когда?! – затребовала немедленного прибытия Катерина.

– Через две недели, – смеялся Тимофей ее нетерпению.

– Через целых две недели?! – возмутилась такой длительной отсрочке она.

– Всего через две недели, – поправил он. – Ты там смотри, ни во что не вляпайся за это время! Тебя с работы больше не выгоняют?

Опять про старую историю.

Было такое, собирались выгнать и лицензии врачебной лишить на заре врачебной деятельности. Она всего с полгода работала, когда привезли двухгодовалую девочку в ее ночное дежурство. Ребенок был совсем тяжелый, и счет шел на минуты, требовалась немедленная операция, но… Старший врач, дежуривший с ней, отказался.

– Она умрет на столе, шансов один из ста, что выживет. Сам не возьмусь и вам запрещаю!

Катька на запрет наплевала, дозвонилась до главврача отделения, разбудив его посреди ночи, быстро обозначила ситуацию и потребовала разрешение на операцию.

– Она у вас умрет, Катерина Анатольевна, на столе. А отвечать мне придется. Вы пока еще никто, начинающий врач. Запрещаю. Если возьметесь, лично представлю докладную к вашему увольнению и лишению вас лицензии!

Катька осторожно положила трубку на аппарат. Посидела полминуты, задумавшись, и пошла искать анестезиолога. Она знала, как делать операцию, знала, что сможет, знала, что один-то шанс из ста есть, и не могла – не могла! – бросить этого ребенка!

Втихаря отдала распоряжение срочно готовить девочку к операции, без утайки объяснила родителям ситуацию и про шанс объяснила…

Заведующий ворвался в операционную ближе к утру, когда Катя уже зашивала больную.

– Что?! – потребовал отчета он.

Она спокойно доложила, как прошла операция, и главное на данный момент – ребенок жив, а дальше все зависит от реабилитационного периода.

Ее отстранили от работы, главный сказал в своем кабинете: «Дура!» – и отправил домой, ждать результатов проверки комиссии. Обошлось бы без проверки, но обиженный старший врач, дежуривший с ней в ту ночь, доложился в Минздрав.

Через две недели девушку вызвали на работу, поругали и тут же поздравили, предупредив на будущее «слушаться старших!».

– Если бы я их слушала, ребенок бы умер! – не смогла промолчать Воронцова.

Ее пожурили и попугали еще больше за такое проявление характера.

А девочка через три недели, держа маму за руку, вприпрыжку ушла из больницы! И жива до сих пор! И здорова!

Через полгода Катерина перевелась в другую больницу. Клиническую.

– Не! Любят, холят, лелеют! – отрапортовала Тимофею.

– Это хорошо. Ну, рассказывай, Кошка, как дела!

И рассказала и про рабочие проблемы, и про затопление, и как соскучилась и ждет его. Много чего рассказала, а вот про соседа…

А что про него рассказывать?

Попрощавшись и положив трубку, поняла, что первый раз о чем-то умолчала, не поделившись с Тимом.

Странно. Почему? Она никогда ничего от него не скрывала. Ни-ко-гда! Ни-че-го!

На следующее утро после конспиративного покидания Тимофеем ее квартиры, выходя на плановую «прогулку», Катька обнаружила маленькую записочку, засунутую за косяк двери.

«Жду тебя за углом дома».