— Вероятно, у тех кустов мне пришлось бы отстоять длинную очередь. — Сам не знаю, что меня больше бесит — её слова или этот незнакомый надменно-бесстрастный тон. — А романтика в твоём представлении — это перетрахать всех местных давалок? Прости, что не оценила столь широкий жест.

Я нервно потер пальцами переносицу. Не хочу ей говорить, не хочу ворошить прошлое, не хочу… Оставь меня в покое, Джинни, исчезни из моей жизни, как сделала пять лет назад. Тогда мне было легче. Жил в кошмаре, подыхал на своей проклятой работе, ненавидел себя и ненавижу до сих пор — но всё равно это в разы легче, чем быть с тобой рядом.

— Что ты от меня хочешь, Джинни? Извинений? Ты не стала слушать их тогда, побежала в койку к этому мудиле, отдала ему то, что принадлежало мне! А сейчас вдруг захотелось? Надоело слушать сплетни?

— О да, — едко протянула она, неприятно скривившись, — те сплетни четвертого размера до сих пор стоят у меня перед глазами!

Не надо, Хота, не говори ей, как всё было. Ни к чему эти оправдания, она не должна тебя жалеть и прощать. Ничего она тебе не должна, кроме как держаться от тебя подальше. Потому что заслужил. Потому что так лучше для вас обоих.

— Иди к Хаосу, Реджина! — огрызнулся я зло. — Да, я тебе изменил. Нет, мне не понравилось. Если можешь — прощай, и радостно потрахаемся на заднем сиденье, а утром поженимся. Быть может, по такому случаю я всё же соизволю вытащить из тюрьмы твоего Олли. Возьмем его третьим. Чур он спит у стенки!

— Боги, Маграт…

— А что? Сначала наш долбаный папочка, теперь этот твой олень — мне не привыкать делить тебя с кем-либо!

Реджина нервно отбросила волосы со лба, глянула на меня с каким-то усталым раздражением.

— Если тебе так хочется поговорить о моём папочке — обратись к психотерапевту. А мне, знаешь ли, ещё пять лет назад остохренело быть призовой бочкой мёда, которую два косолапых альфа-имбецила не могут поделить между собой! Не то чтобы тебя хоть когда-то волновали мои чувства и моё мнение — ты даже сейчас только и можешь, что вымещать на мне свою детскую обиду на нашего отца.

Это я-то вымещаю обиду? Я, а не Реджина, пяти минут не выдержавшая, чтобы не вспомнить о каких-то там блондинках?

— Меня всегда интересовало твоё мнение! Я, подери Хаос, любил тебя! — взорвался я, чувствуя невероятную злость. — С самого твоего рождения я только и делал, что пытался тебе угодить, возился с тобой… Да вся семья с тобой возилась! Очевидно — зря! Повзрослей, Джинни, мир охуенно сложный, он не вертится вокруг тебя!

Мои слова Реджину задели — вон как уставилась, точно примеривается кусок отожрать.

— Я и впрямь выслушиваю это от тебя? — выдохнула она, явно стараясь под насмешкой замаскировать возмущение и гнев. — Ох, Хота, ты так старательно корчишь из себя крутого мужика в костюме за две штуки талеров, но я вижу лишь прежнего инфантильного мальчишку, который сам не понимает, чего хочет! — она сокрушённо покачала головой. — Ты совсем не изменился. Совсем. Видят боги, я далека от идеала, но из нас двоих повзрослеть нужно не мне.

— О, я знаю, что хочу, кисонька! — зло огрызнулся я, в последний момент выкручивая руль, чтобы повернуть в сторону нашей медвежьей резервации. — А хочу я тебя. Вот сюрприз, не так ли? Всегда хотел, Джинни, с твоих четырнадцати! Ещё не тошнит от отвращения? Нет?

— Я прекрасно понимаю, что для нас обоих это было сложно. Вряд ли я бы вообще с тобой разговаривала, если бы не понимала!.. Знаю, ты всегда метил в прокуроры, а я была намного младше тебя… Но вот сюрприз, медвежонок: четырнадцать мне было не всегда!

— Поверь мне, это я заметил!

— Ни хера ты не заметил, Хота, — холодно возразила Реджина. И, подавшись ближе ко мне, продолжила севшим от злости голосом: — Ты, должно быть, так наслаждался своей пра-авильностью, что ни разу даже не предположил, каково было мне. По-твоему, я не мучилась? Не хотела на тебя наброситься? Или, может, считаешь, что во всём Грейморе я не нашла бы того, кто трахнул бы меня как следует?

О, уж в этом я ни капли не сомневаюсь — желающих всегда было хоть отбавляй. Она не давала повода, ни разу, это верно, но мне… мне хватало только представить, как кто-то прикасается к ней, трогает её, лезет туда, куда я не осмеливался. Да я даже сейчас готов разорвать любого, кто вздумает посмотреть на неё иначе, чем просто на красивую незнакомку. Интересно, понимает она это?

Понимает, конечно… только вот ничуточки не боится. Ни меня, ни моей ярости, ни моих желаний. Никогда не боялась, думая, что я просто не желаю потакать её капризам. Не боится и теперь. И это ой как глупо.

— Лучше замолчи.

Реджина, разумеется, не замолчала. Не стоило даже и надеяться.

— Что, разве я не была охренеть какой горячей малолеткой? Да у меня могло быть по одному парню на каждый день недели, стоило мне только пальцем поманить! Но неужели я бы так с тобой поступила? Нет, Хота. Нет, твою мать. Я бы никогда не опозорила тебя так, как опозорил меня ты. Ни за что бы не допустила, чтобы вся наша мохнатая шобла тыкала в тебя пальцами и болтала обо мне у тебя за спиной, — она шмыгнула носом, и я, как ни злился, вмиг ощутил себя самым большим мудаком на свете. Взглядом же так и прикипел к пустой дороге. Если увижу, как она плачет — ни за что не смогу сохранить лицо. — Я всегда была верна тебе, Хота. Даже в мыслях не допускала, что можно быть с кем-то кроме тебя. Почему же ты так обошёлся со мной?

— Потому что у меня был гон!

Не выдержал, ударил по тормозам. Кар, не вынеся такого издевательства, предсказуемо заглох. Не надо было, Хота, ну зачем ты это ляпнул?..

Прошло не то секунд пять, не то целая вечность, прежде чем она наконец-то подала голос:

— По-твоему, я этого не знала? У меня тигриный нюх, а ещё очень неплохие мозги. Это только ты вечно пытался делать из меня дуру…

— Что ты знала? Что, Джинни?! — я развернулся к ней, вцепился в плечо, силой развернул к себе. — Знала, что такое секс со взрослым озверевшим мужиком в гоне? Я был старше тебя, сильнее тебя, я мог навредить тебе! И навредил бы, уж не сомневайся!

Реджина рассмеялась — тихо так, надрывно. Лучше б ревела и дальше.

— Ради тебя я вытерпела бы вещи куда хуже, чем пара синяков, — выдохнула она, поглаживая мои нервно подрагивающие пальцы. Совсем как раньше, когда я ещё ни в какую не мог совладать со своим паскудным нравом, и лишь она могла меня утихомирить. — Кто вообще сказал, что я против синяков и грубости? Ах, Хота, если бы ты хоть раз спросил… Но тебе никогда не было дела до моих желаний. О чём речь, если ты при всех назвал меня своей парой, а в гон пошёл к другой женщине?

— Да чтоб тебя, неужели ты думаешь, я этого хотел?..

— Да у меня уже вот где твои хотелки, Маграт! До сих пор за них расплачиваюсь! — рявкнула Реджина, отцепив мою руку от своего плеча и в омерзении отпихнув. — О, ты боялся мне навредить? Но ты ведь навредил! Так навредил, как никто и никогда не смог бы при всём желании! Предал меня! Ославил меня легковерной дурой на весь Моэргрин, кинул перед самой течкой!