принимать деньги от матери? — укоризненно говорит тот же Митя Ершов.

Петя пожимает плечами:

— Я писал ей… Она все равно присылает.

— А ты пробовал отсылать деньги обратно?

— Нет.

— Как же! — Митя опять сделался ехидным. — Денежки плывут в руки, а их отсылать!

— Ладно, — машет рукой Федя Спичкин. — Давайте спать. Завтра продолжим.

— Ребята, а как же с увольнением? — испуганно спрашивает Петя. — Мне непременно надо пойти в четверг, а боцман может не пустить.

— Что так приспичило? — интересуется Федя Спичкин.

— Девушка у меня… Положили в больницу с аппендицитом. Навестить бы…

Федя Спичкин задумчиво чешет узкую спину.

— Ну как, ребята?..

— Надо походатайствовать, — говорю я. — Человек в беде.

— Ладно, — говорит Федя. — Решение этого вопроса беру на себя. А сейчас — спать.

Включают ночной свет, разбредаются по койкам. Петя долго не может уснуть — ворочается, кряхтит. Я тоже не сплю. Кто-то уже храпит, будто его душат. Меня волнует — что за девушка у Пети.

— Петя, — шепчу я. — А девушка у тебя хорошая?

— Очень… — отзывается Петя.

— Любовь у вас, да?

— Представляешь… — Петя поворачивается ко мне лицом. — Я никогда не думал, что со мной такое случится. Сходили раз в кинотеатр, потом встречались на танцах, и вот, понравилась… Студентка педагогического. Знаешь, такая веселая, быстрая… Возле нее и самому хочется быть как-то лучше…

Затем Петя без всякого перехода начинает рассказывать о себе. Отца у него нет: пришел с фронта сильно израненный, контуженный и вскоре умер. Мать — учительница. Братьев и сестер нет. Матери кажется, что он бедствует тут, поэтому и деньги высылает. Эх, если бы не эта служба! Как хорошо было раньше — что хочешь, то и делаешь! А тут боцман житья не дает, говорит: «Вы, Шыпа, неорганизованный человек». Вот и с брюками… Разве он хотел подводить ребят? Нет. Просто Гале нравится, если он аккуратно одет. Он хотел, как лучше. Но черт с ними, с этими брюками: нельзя так нельзя. Галю жалко — увезли ее в больницу прямо с лекции…

Петя вздыхает. Я молчу. Внезапно он спрашивает:

— А ты любишь кого-нибудь?..

— Да, — отвечаю, немного помедлив. — Море люблю.

Петя поднимает голову.

— Море?..

— Да, море! — торжественно повторяю я и чувствую, что действительно люблю море. Пусть!.. Пусть у меня нет девушки, как у Пети, но зато у меня шум волн, крики чаек… Мне очень хорошо в море.

Петя вдруг говорит:

— А ты знаешь, что в море есть золото. Чистейшее золото. Из двух миллионов тонн воды можно добыть сто граммов золота…

— Чепуха!

— Чепуха?.. — Петя приподнимается на локтях. — А об этом тебе известно, что рыбы разговаривают между собой?

— Как?..

— А вот так — разговаривают, и всё. Ну не так разговаривают, как мы с тобой, а по-своему. Скат, например, посылает электрические сигналы, у него есть батареи для этого, дельфины свистят, морские петухи храпят, а ставрида и морской конек хрюкают… А сколько еще нераскрытых тайн моря?

Я все больше удивляюсь. Петя вдруг открывается мне с другой, неизвестной до сих пор стороны. Видно, Петя тоже любит море, только по-своему.

— Когда закончу службу, — мечтательно говорит Петя, — обязательно пойду учиться в рыбный институт…

Меня приходят будить на вахту. Я соскакиваю с койки, потом, прыгая то на одной, то на другой ноге, надеваю штаны. Петя смотрит на меня грустными немигающими глазами. Волна теплых чувств захлестывает меня.

— Ты, Петя, спи, не переживай. Все будет хорошо. Отпустят тебя к Гале.

И Петю действительно отпускают. В четверг он стоит в строю увольняющихся — розовый, счастливый. Боцман прокатывается вдоль строя, останавливается возле Пети. Окидывает его зорким глазом, говорит, глядя куда-то вбок:

— Напоминаю, товарищ Шыпа, о достойном поведении на берегу.

— Есть! — сочным тенорком отвечает Петя.

Я издали приветливо машу ему рукой. Мне хочется, чтобы у Пети было все благополучно. Мне вообще хочется всем счастья, полноты жизни. Я не могу ни на кого сердиться, если он настоящий человек. А Петя представляется мне настоящим человеком.

Начиная с двадцати трех часов наш кубрик напоминает базар. Ребята возвращаются из увольнения, переодеваются. Смех, шутки. Вдруг кто-то спрашивает:

— А где Шыпа?..

Веселый галдеж утихает. Я смотрю на часы: без четверти двенадцать, а Пети нет. Потом через открытый люк доносится бой часов кремлевской башни. Это из динамика на причале. Шыпы все нет. Ребята молча лежат на койках, делают вид, будто спят.

— Может, случилось какое несчастье? — вслух размышляю я.

Мне никто не отвечает.

Тихо клацают дверные задрайки, кто-то входит в кубрик. Боцман! Я слежу за ним из-под полуприкрытых век. В синем свете ночной лампочки его лицо кажется мертвенно-бледным. Вот он остановился возле моей койки, поправляет одеяло. На меня веет крепким запахом табака. Слышу: боцман переходит в угол, где спит Федя Спичкин. Долетает шепот:

— Почему с ним никто не пошел? Это ваше упущение, Спичкин.

— А зачем ему сопровождающий? Надо, чтобы человек почувствовал, что ему доверяют. Потом, он шел к своей девушке, делегация тут ни к чему.

Боцман после некоторого молчания произносит:

— И все же мы где-то недоработали… Командир за это не похвалит.

— Когда я был у командира, он сказал, чтобы ни в коем случае из Шыпы не делали события.

Боцман вздыхает:

— Так-то оно так, а все же…

Минуту они молчат, потом боцман говорит:

— Ладно, спите… — И осторожно удаляется из кубрика.

А в пятнадцать минут первого через люк сваливается Шыпа. Он тяжело дышит. Кто-то включает свет, и головы ребят, как по команде, поворачиваются к нему. Чтобы спрятать глаза, Шыпа начинает стягивать фланелевку. Никто не произносит ни слова.

Наконец Федя Спичкин спрашивает:

— Как здоровье твоей девушки, Петя?

— Поправляется, — нехотя роняет Шыпа.

Федя спускает с койки волосатые ноги. В глазах у него начинают плясать веселые искорки.

— А мы тебя ждали к утру…

— Я бежал… — быстро говорит Петя и поднимает голову.

— Ты опоздал, — спокойно говорит Федя, и веселые искорки сразу исчезают. — Ты подвел своих товарищей.

Петя делает глотательное движение.

— Но я бежал… Никогда не бежал из увольнения, теперь бежал. И маме позвонил по междугородней, чтобы денег больше не слала. Если не верите — вот квитанция… — Он протягивает бумажку. — Из-за этого и задержался.

— Нет, ты не задержался, — Федины слова звучат беспощадно: — Ты опоздал. Совершил проступок. И ты ответишь нам за это сполна.

— Я не хотел опаздывать. Я бежал!.. — почти кричит Петя.

Его голос одиноко повисает в воздухе. Кругом зловещее молчание. Оно страшно, это молчание. Петя с испугом смотрит на меня. Я отвожу глаза, и у меня проносится мысль: «Сейчас что-то произойдет…»

Но из открытого люка раздается:

— Эй, в кубрике!.. Кто там