– Здравствуйте, «ТелекомКом» беспокоит. Мы проводим презентацию с фуршетом и подарками. Подскажите, на чье имя выписать официальное приглашение?

После этого мне с готовностью диктовали имена и фамилии списком, а также весьма заинтересованно спрашивали, каковы будут подарки и меню фуршета. А один генеральный директор, самолично снявший трубку, очень трогательно просил обязательно сделать на адресованном ему конверте с именным приглашением приписку крупными буквами: «Лично в руки!!!» Особенно настаивал он на трех восклицательных знаках. Я подумала, что бессовестные подчиненные, наверное, нагло воруют у бедного начальника пригласительные билеты, лишая шефа законной возможности припасть к фуршету.

Пока я будировала общественность телефонными звонками, мой собственный мобильник молчал как убитый, так что я даже забыла, что со вчерашнего вечера не разговаривала с Писклей и еще не сообщила ему радостную весть об обнаружении Голубой Булабонги. Вспомнила только в связи с марками, которые милая девушка Катя начала наклеивать на готовые к отправке конверты с приглашениями. К этому моменту версия о наличии у меня прогрессирующего маразма получила новое подтверждение: я начала набирать вместо шестизначных телефонных номеров шестизначные же почтовые индексы. Успешно, кстати, набирала! Записала еще кучу желающих нафуршетиться и оподариться.

Дождавшись обеденного перерыва, я ускользнула от новых коллег, убежала в тихий садочек за углом офисного здания и, прикрываясь плечом от недреманого ока наружной камеры слежения, позвонила по сотовому Пискле.

– Ой, привет! – В голосе бандита слышалась искренняя радость. – Как хорошо, что ты сама позвонила!

– Вообще-то, хорошо воспитанные девушки не звонят юношам сами, но для тебя я готова сделать исключение, – съязвила я. – А ты почему не звонишь, разве тебя уже не интересует твое добро?

– У меня деньги на карточке кончились, – пожаловался Пискля. – Вернее, у твоей подруги. Какая-то она безответственная, довела свой телефонный счет до полного истощения!

– Не предусмотрела возможности своего похищения, – легко согласилась я.

Мне было весело, потому что я уже приготовилась обменять чужую двухсоттысячедолларовую Булабонгу на свою стокилограммовую Ирку.

– Ты, дружочек, сейчас стоишь или сидишь? – заботливо спросила я.

– Скажешь тоже, «сидишь»! Нет уж, спасибо, не надо! – забеспокоился Пискля. – Я сейчас лежу.

Я машинально глянула на часы – тринадцать с минутами. Однако хорошо живут бандиты, если могут себе позволить валяться в постели существенно позже полудня! И это в то время, когда честные труженики работают, как пчелки, с восьми утра!

Сереня не стал уточнять, что лежит не где-нибудь и не как-нибудь, а животом вниз на сыром прибрежном песке, наблюдая в бинокль за Иркой, которая непонятно возилась в своем шалаше.

С утра пораньше, едва успев причалить к бережку в привычном месте – в укромной гавани под ивушками, братья Пушкины были вынуждены заняться истреблением на песчаном берегу трехбуквенного слова, которое неукротимая узница, очевидно, начертала в отсутствие стражей под покровом темноты – благо ночь была лунная. Используя вместо черпака найденное в шалаше прохудившееся жестяное ведро, Ирка прошлась по берегу, как малогабаритный, но мощный экскаватор, и проковыряла три затейливой кривизны канавы, которые cкладывались в слово SOS и должны были быть хорошо видны с высоты птичьего полета. Сообразив, что пленница пытается привлечь внимание не столько чаек, сколько пролетающих над городом самолетов, братья очень огорчились таким коварством и приложили массу усилий, чтобы уничтожить сигнальные буквы. К счастью, поутру островок посреди реки был затянут густым туманом, который оседал мелким дождиком. Пленница пряталась в своем шалаше и не могла видеть Гриню и Леню, которые играли на берегу в бульдозер, вооружившись невесть откуда взявшейся широкой доской.

Гигантские буквы за ночь успели превратиться в дренажные канавы, полные воды и вездесущих лягушек. Последнее, впрочем, было даже неплохо, потому что Сереня, стоявший «на стреме» на случай неожиданного появления в зоне активных земляных работ Ирки, загодя набрал полный пластиковый пакет квакушек и приготовился по тревоге забрасывать ими противника. Впрочем, лягушкометание не понадобилось. Попыхтев, Гриня и Леня буквы благополучно истребили еще до того, как рассеялся туман и на бережок, как песенная Катюша, вышла узница.

Увидев, что ее письменный призыв о помощи в буквальном смысле стерт с лица земли, Ирка нахмурилась, обвела прибрежные кусты недобрым взглядом, вызывающе шмыгнула носом и тяжелым шагом вернулась в шалаш. С тех пор бдящий Сереня не спускал глаз с хижины, которую периодически потряхивало, что выдавало происходящую внутри загадочную деятельность.

– Это хорошо, что ты лежишь, – после паузы, понадобившейся для того, чтобы подавить приступ классовой ненависти к бандитам-эксплуататорам, сказала я Писклявому. – Значит, ты не упадешь, когда услышишь мою новость. Ты готов удивиться?

– Всегда готов! – откликнулся Сереня, машинально вскинув руку в пионерском салюте.

С потревоженного куста ему на голову свалилась крупная виноградная улитка.

– У, дрянь такая! – воскликнул Сереня, тряхнув головой так, что бедная улитка смертоубийственно булькнула в воду.

– Ты кого это дрянью назвал? – обиделась я.

– Ой, это я не тебе, – поспешно заверил меня Пискля. – Тут одна такая приставала ко мне. Рогатая.

Искренне удивившись тому, что кто-то там наставляет кому-то рога с Писклей, я с трудом заставила свои мысли вернуться к теме.

– Так вот, официально заявляю тебе: я нашла ваше добро! – торжественно объявила я.

– Нашла? Правда? Она нашла наше добро! – взвизгнул Пискля, из каковой реплики я сделала вывод, что лежит он там действительно не один.

В трубке засвистело, словно ее поднесли к форточке. Я решила, что слышу дружное хоровое сопение членов банды Писклявого.

– Ой, как хорошо, просто замечательно! – ликовал Пискля.

– Еще бы! – подтвердила я.

– А что это? – с живым интересом спросил чей-то бас. – В смысле, наше добро – оно какое?

– Оно такое маленькое и синенькое, – с готовностью ответила я. – Малюсенький и синюсенький кусочек бумаги. Марка!

– Это не наша! – поспешно возразил Пискля. – Нам такое не надо!

– А чего-нибудь побольше нет? – безнадежно поинтересовался огорченный бас.

– Слушайте, вы определитесь, пожалуйста, вам нужно что-то ценное или что-то большое? – рассердилась я. – Это же не какая-нибудь дойчмарка, это Голубая Булабонга!

– Кто-о?! – в трубке разноголосо ахнули и замолчали.

– Голубая Булабонга, – повторила я, очень довольная произведенным эффектом.

Коротко я пересказала азартно сопящим слушателям драматическую историю раритетной марки, не забыв назвать ее ориентировочную стоимость – не в кваксах, в американских долларах.