раешник неизменно почему-то прибавляет, но уже совершенно другим тоном: «Идут и едут!» Кто идет, кто едет и куда – покрыто мраком неизвестности. Показав несколько совершенно бессмысленных картинок, он восклицает: «А вот извольте посмотреть, два дурака дерутся, а третий смотрит!» Однако на картинке видны только двое. – «Дяденька, – любопытствует зритель, – а где же третий?» – «А ты-то! – хладнокровно отвечает раешник и заканчивает: Хороша, да последняя!» Сеанс окончен. Платим пятачок и двигаемся дальше[447].

На рубеже XX века народный балаган был подменен общедоступным театром; исчезли с площади и райки. Началу изучения петербургских гуляний предшествовал период их популяризации. Уже в 1910‐х периодика наполнилась воспоминаниями о былых увеселениях «на балаганах». Не забыли упомянуть в них и раешника-острослова.

«Еще забавлял раешник, – писал театральный деятель Николай Дризен в 1915 году. – Примостившись в досчатой будке, он собирал пятаки какими-то необыкновенными картинами. Чего только у него здесь не было: и „Извержение итальянской горы Везувия“, и „Пир Валтасаров“, и модный в то время сюжет „Знаменитый разбойник Чуркин, он же скопинский банкир Рыков“. Однако, картины представляли наименьший интерес у раешника. Интересен он был сам, неистощимый на всякие прибаутки, с такой удивительной рифмой, которой свободно позавидовал бы любой из наших футуристов»[448].

Таким образом, раек в процессе своего бытования вобрал в себя различные зрелищные формы праздничной площади: видовую панораму, выступления кукольников и зазывал, рекламу, балаганное представление, а также оказал воздействие на литературу для народа и лубочную продукцию. Если говорить о хронологической последовательности развития репертуара райка, то здесь прослеживается следующая тенденция: видовые сюжеты постепенно вытесняются бытовыми.

«Потешная панорама» играла роль устной народной газеты, и обозрения панорамщиков затрагивали в основном текущие события. В этом смысле представляют особый интерес редчайшие записи выкриков московских раешников из фондов Государственного центрального театрального музея им. А. А. Бахрушина, помещенные в Приложении. А так как владельцы райков нередко выступали попеременно в обеих столицах, эти прибаутки могли звучать и на площадях Петербурга.

За содействие в работе благодарю Катриону Келли (Оксфорд), Розанну Джакуинту (Венеция), а также Викторию Горбачеву, Веру Окунь, Аркадия Блюмбаума, Василия Коковкина.

1989, 2005

Приложение

Текст зазывалы райка на народных празднествах в Москве в дни коронации [449]

Покалякать здесь со мной подходи, народ честной, и парни, и девицы, и молодцы, и молодицы, и купцы, и купчихи, и дьяки, и дьячихи, и крысы приказные, и гуляки праздные, покажу вам всякие картинки, и господ, и мужиков в овчинке, а вы прибаутки да разные шутки со вниманьем слушайте, яблоки кушайте, орехи грызите, картины смотрите да карманы берегите.

Облапошат!

Вот, смотрите в оба, идет парень и его зазноба: надели платья модные да думают, что благородные. Парень сухопарый сюртук где-то старый купил за целковый и кричит, что он новый. А зазноба отменная – баба здоровенная, чудо красоты, толщина в три версты, нос в полпуда да глаза просто чудо: один глядит на вас, а другой в Арзамас.

Занятно!

А вот город Вена, где живет прекрасная Елена, мастерица хранцузские хлебы печь: затопила она печь, посадила хлебов пять, а вынула тридцать пять. Все хлебы хорошие, поджарые, сверху пригорели, снизу подопрели, по краям тесто, а в середине пресно.

Страсть как вкусно!

Перед вами город Краков. Продают торговки раков. Сидят торговки все красные и кричат: а раки прекрасные. Что ни рак – стоит четвертак, а мы за десяток дивный берем только две гривны да каждому для придачи даем гривну сдачи.

Торговля!

Друзья сердечные, тараканы запечные, карманы держите да дальше смотрите. Вот на Ходынском поле гуляет народ на воле, и девки-краснухи, и дети, и старухи. Вот гуляет франт, сапоги в рант, брови колесом, шишки под носом, подле носа папироса, кудеры завиты, глаза подбиты: так фонари и светятся до зари. А вот и еще три: один в шапке, другой в тряпке, третий на железной подкладке: нос в табаку, сам провалялся в кабаку.

Раздолье!

А вот в московском Яре бегают как на базаре. Кутит купец московский, нализамшись уж чертовски, а все выпить рад. Сам черт ему не брат: не препятствуй его ндраву, разнесет все на славу. А от него направо плывет, точно пава, мамзель из иностранок, из тамбовских мещанок, поцелуй ему подносит да ласково так просит: распотешь свою мамзелю, разуважь на целую неделю, поднеси англицкого элю. И купец потешает, мамзель угощает, а сам водку пьет, инда носом клюет, закусочку готовит да чертей по столам ловит!

Дай бог всякому!

А вот в городе Цареграде стоит султан на ограде. Он рукой махает, Омер-пашу призывает: Омер-паша, наш город не стоит ни гроша! Вот подъехал русский солдат, банником хвать его в лоб, тот и повалился как сноп, все равно что на грош табачку понюхал.

Ловко!

Гляди, нация женская, вот изба деревенская: на палатях мужик пьяный выворотил карманы, накрылся и спит да как дудка храпит. А женка кособокая, баба краснощекая, на пьяного дуется и в углу с парнем целуется.

Приятно!

Поворачиваю еще машину, а вы дайте по алтыну старику на водку, промочу свою глотку. Перед вами барин, не то жид, не то татарин, а то, может быть, и грек, очень богатый человек. Он по бульвару спокойно гуляет, вдруг кто-то из кармана платок таскает. Барин это слышит, да нарочно еле дышит. На то он и держит банкирскую контору, чтоб не мешать никакому вору: сам, видно, с маленького начинал.

Чисто!

Вот вам площадь городская, хорошая такая и убранная к тому же, что ни шаг, то лужи, и украшениям нет счета, где ни взглянь, там болото, а пахнет как будто роза, потому что везде кучи навоза.

Чисто!

А вот, братцы, баба пьяная, старая да рваная, пристает к кавалеру, чтоб взял ее на квартеру: а бери без опаски, жить будем в ласке. Кавалер на нее глядит да так и говорит: кому не понравится такая красавица: руки как щетки, волос короткий, уши длинные, на щеках морщины, рожа как луковица, вместо носа пуговица, да и та красней мака, а стара как попова собака, а не то и старее. Брысь поскорее.

Прощенья просим!

Раек [450] (конец XIX – начало XX века)

Здравствуйте, господа разные, и дельные, и праздные, и трезвые, и пьяные, и скромные, и рьяные, и молодые, и старые, и полные, и сухопарые!

От блинного угара едва дышу, а все же вам раек показать спешу! Картинки разные есть, всех не перечесть, сами посмотрите, да если есть досуг, перечтите! Райком вас на совесть угощу и похвал за это никаких не ищу, а если блинами меня не угостите, не взыщу. К райку скорее подходите, картинки смотрите да по гривеннику заплатите, если имеете, а затрат не пожалеете, и не будет вам обидно, потому что в райке много смешного видно!

Вот, братцы, картина: в ноябре месяце комета Бэла чуть-чуть нашу землю хвостом не задела. Об этом предсказали ученые мужи, у которых ум нашего с вами не уже. Газетчики-умники выпустили насчет конца мира книжки, на которые плевали даже и глупые мальчишки, а с больших дурачков они собрали много за это пятачков.

Занятно!

Вот тоже картинка чудесная, хотя давно всем известная: как железные дороги ломают нам руки и ноги! Вот, например, Архангельская железная дорога, много простора взяла она у бога. По этой дорожке мы ездим разгонять тоску, по ней же привозят нам рыбу-треску, от которой так воняет, что нашим ассенизационным обозам не уступает.

Зажимайте, братцы, нос!

А вот еще дорога, однова дохнуть – великий Сибирский