Помолчали оба. Ефрем, пожевывая урюк, спросил:

– Слыхал я, что многие из твоих товарищей весьма знатны на здешней службе сделались?

– Верно. Мы служить хану подвязались в его охране и в военном походе, акромя против России. Ему это весьма выгодно было, так как он на Россию-то и не помышлял никогда. Ему со своими-то соседями всегда битв хватало. Но и щедр он к нам был немало. Жаловал и деньгами, и сукном, и землею…

– И рабами?

– И имя тоже! – повысив голос, ответил Назар. – Не я сие придумал… К тому же хозяин хозяину рознь.

«Ну, ну! Я уже это и ранее, и сегодня видел», – подумал Ефрем. Вслух спросил:

– Слышал я, что кто-то из вас большую должность правил?

– Да, в России такого не дождался бы. Над нами старшим поставлен был наш же, по прозванию Каплан. Казак храбрый и умный. Однажды киргиз-кайсаки числом тысяч пять неожиданно подступили к Бухаре. Хан не успел войско устроить как следует, все заперлись в городе. Делали вылазки, из пушек палили – не могли отбиться. В пять раз киргизов было более нашего. Тогда и предложил Каплан хану за знатное вознаграждение избавить город от осады. Ночью вышли мы тайно из города числом сот пять, с конями, добрыми ружьями и спрятались в камышах, у реки. На рассвете с диким воем напали на киргизов врасплох. Те от неожиданности, побросав все, бежали. Тогда и жители присоединились к нам. Числом до двух тысяч. Гнали мы тогда киргизов дня три. Спаслось их до тысячи, не более. Остальных побили или в полон побрали. Народ бухарский тогда нас приветствовал по возвращении, как избавителей. Хан наградил Каплана титулом тоскобая, то есть князя и дал в управление город Ванкент с уездами… И я тогда землю получил знатную и чин свой полковничий.

– Выходит, не за зря получали вы здесь благости.

– Выходит так, сынок, – уже ласково ответил Назар. – Кровушкой щедро заплачено за все. Не просто здесь, как показаться может.

– Жив ли сейчас Каплан-то?

– Лет с десяток прошло, как сменилась в Бухаре династия. Здесь такое творилось! Дочь хана Абдул-Фаиза, жена персидского Надир-шаха, захотела навестить родителя своего в Бухаре. Прибыла сюда в сопровождении военачальника Мухамед Рахим-бека. К тому времени персидского шаха убили. Тогда Рахим-бек убил Абдул-Фаиза и забрал дочь его в жены, а ханом Бухары сделал себя, попутно убив сыновей прежнего правителя. Дочь убитого хана сама стреляла в Рахима, но жив он остался. А вскорости его, кажись, отравили. В два дня живот у него распух, и он помер. Тогда заподозрили в убийстве русскую дружину. Каплана и многих побили. В малом числе мы было бежали, но вскорости нынешний аталык Данияр-бек, родной дядя Рахим-бека, разобрался и велел нам без боязни служить. Осталось нас совсем мало и по старости нас отпустили со службы…

Ефрем еще долго бы слушал старика Назара, но, спохватившись, стал прощаться, ибо в этот раз он ушел в город один, его хозяин мог заподозрить неладное. Назар приглашал его к себе в дом, но встретиться вновь им было не суждено. Через несколько дней судьба Ефрема резко переменилась, и он уже никогда не узнал, что сталось с этим древним казаком и его потомством в новом отечестве.

На другой день из Бухары в сторону полуострова Мангышлак на Каспии отправился караван купцов, где были и армяне с бухарского, армянского торгового подворья, знакомцы Ефрема от Айваза. Они тоже увозили от него новый подарок-весточку батюшке в Вятку. Снова платочек и немного монет, которыми наградил его ходжа Гафур за умелые торговые дела.

Через пятнадцать – двадцать дней доберется тот платочек-весточка до Мангышлака, еще через день-два морем до торгового города Астрахани. Еще через месяц-полтора его уже через Вятку, в переводе, получит Григорий Потемкин – всесильный армейский властитель Российской империи и прочтет, что: «… Бухария нынче не подлежит никакой иной власти. Правление здесь самовластное, и даже хан здешний полностью под властью одного только аталыка Данияр-бека. Сам город богатый, в нем караван-сараев каменных четыре. Базары и зимой, и летом по вся дни. Торговцев много и из России. Больше татары и башкиры, коих всех зовут либо ногаями, либо просто заодно всех русскими. Много русского полону приводят на рынок. От торговых пошлин город сильно богатеет. Товары свозят сюда из Индии, Афганистана, Китая… Обнесен город стеной глиняной, очень прочной. Снизу толщиной в две сажени, сверху одна. Ворот одиннадцать, пушек девятифунтовых – пять, пятифунтовых – две, трехфунтовых – восемь, мортир – пять. Пушки те только для обороны, и в походы пока никуда не намереваются. Войска пока собрать в состоянии только тысяч десять. По сему лишь подчиняют княжества и ханства близкие, ибо те разбредаются кому куда выгоднее… Часто также воюют с каракалпаками, трухменами и киргиз-кайсаками. Последние шибко раздроблены и общей силы воинской, регулярной не имеют. Как говорил не раз зять здешнего правителя, то Данияр-бек очень не хочет ввязываться в большие войны, ибо боится, что попадет тогда под власть персидского шаха. И шах, и аталык более заняты слежением друг за другом и дружить боятся, и войну про меж себя оба не осилят… Предстоит же мне узнать, каковы узы и кто соседи Бухары подробнее, и к кому склоняется нынешний правитель. Ибо, ежели кто умело его использует, то пользу для себя в сих краях обретет не малую…»

Ефремово послание своей капелькой слилось с донесениями из Оренбурга, с Иртышской линии, различных купеческих соглядатаев и добытых сведений из иностранных посольств.

Григорий Александрович Потемкин поддержал тех российских военачальников, «кои считали, что на границе с киргизской степью незачем держать значительные воинские силы», а стоит их сосредоточить против Турции. И долго еще практическими защитниками южных рубежей Российской империи оставались редкие казачьи станицы да поселения полуссыльных рот. Которые и кормились чем бог пошлет на охоте и рыбной ловле, да своим потом на засыхавшей до каменного состояния солончаковой земле, и обильно поливали степную полынь кровью своей и от степняков, и от начальства своего же. Чиновники из России стали на казачьих землях селить своих крепостных, а дела защиты рубежей свели к такому – хотите выжить, казачки? Тогда шевелитесь сами, а за упущения с вас же спрос! Казне такая защита почти ничего не стоила, и империя могла пока не беспокоиться за свой тыл – казаки жить хотели.

* * *

Пролетали месяцы, складываясь уже в годы. Текла Ефремова служба… Однажды ходжа Гафур позвал Ефрема в сад. В тени карагача, на краю бассейна с журчащими струйками воды, на ковре, в грудах подушек возлежал сам хозяин. Ефрем подчеркнуто почтительно устроился с краю. Гафур, демонстрируя дружеское расположение, сам налил и подал ему пиалу чая – знак высшего расположения на Востоке. Ефрем с благодарным поклоном принял ее.

– Скажи, Ефрем, я доказал тебе, что у меня ты жил не как раб?

– Да, ты верен своему слову. Но почему ты спросил, разве я преступил свою клятву?

– Нет, нет, только хотел удостовериться, что мы мыслим одинаково… Разговор у нас будет о другом. Я было решил оставить тебя у себя. Дать тебе участок земли и, как подобает другу, заняться с тобой вместе торговыми делами, но… Данияр-бек решил набрать себе новую русскую дружину и ищет надежных повсюду. Я подумал и вижу, что если со мной что-то случится, то из рабов тебе никогда не выбраться. Если служить станешь у правителя в дружине, то сам собою из рабского состояния выйдешь. Потому что дружинникам платят жалование, значит, они свободные… Я поступлю с тобой как друг, но и ты не забывай о дружбе. – Гафур пристально посмотрел на Ефрема.