– Чем же лучше европейцы?! – восклицал в ответ отец Лоренцо, обводя руками зал. – Тот же падре Агуадо упоминал о четверых солдатах, съевших девочку, которой еще не исполнилось и года и которая показалась им очень пухленькой и жирненькой. Правда, кара Господня настигла каннибалов – один из них через несколько дней умер в жесточайших мучениях…

К финалу в «аудитории» яблоку негде было упасть, и даже в дверях теснились монахи, желающие послушать больших ученых. Всеволод призвал «дуэлянтов» к мировому соглашению, добавив, что и в лучшие времена ему не доводилось присутствовать на столь значимом диспуте, как здесь. Он поздравил отца Лоренцо, Людмилу Анатольевну и всех присутствовавших с тем, что им посчастливилось быть свидетелями спора редких эрудитов и несомненных профессионалов.

– Однако, господа, пора и честь знать, – объявил Всеволод. – Завтра мы выступаем в трудный и опасный поход в самое сердце джунглей, и да поможет нам Бог, – завершил он этот непростой и длинный день.

Отец Лоренцо и Большакова вежливо раскланялись и разошлись, каждый довольный собой и уверенный в собственной победе.

Монахи поспешили на молитву: за этих русских господ, за безнадежно больную красавицу, за темпераментного отца Лоренцо и за всех добрых людей. Южный город накрыла тьма.

Как ни старались путешественники взять как можно меньше вещей, все же на каждого приходилось около сорока фунтов. Вот что они взяли, туго набив заплечные мешки из дубленой кожи: четыре винтовки системы «экспресс» и к ним двести патронов; три магазинные винтовки «винчестер» и к ним тоже двести патронов; три револьвера «кольт» и шестьдесят патронов; семь походных фляг с чистой водой; семь одеял; двадцать пять фунтов вяленого мяса и сорок маисовых лепешек; десять фунтов самых лучших бус для подарков; небольшую аптечку с самыми необходимыми лекарствами, в которую не забыли положить унцию хинина и пару маленьких хирургических инструментов.

Кроме этой поклажи, была кое-какая мелочь: компас, спички, карманный фильтр, табак, небольшая лопата, пара бутылок текилы. Для такого опасного и рискованного путешествия это было немного, но путешественники не решились взять больше, так как ноша и без того более чем достаточная даже для большой пироги.

Утром в день старта экспедиции отец Лоренцо явился в сопровождении высокого мрачного индейца.

– Это Пачакутек, мой воспитанник и наш проводник, в здешних джунглях он как кайман в родном болоте, – гордо представил его священник.

Большакова с интересом рассматривала незнакомца:

– Святой отец, ваш друг не похож на индейцев местных племен, откуда он родом?

– Он из крохотного племени, затерянного среди болот, но имя говорит о благородном происхождении. Как вам известно, Пачакутек Юпанки был девятым правителем инков, а индейцы просто так имен не дают. Но уже много лет, как Пачакутек обращен в Христову веру и носит имя Пабло. Ибо как библейский Савл оставил языческую жизнь и стал апостолом Павлом, так и Пачакутек, оставив веру предков и став добрым католиком, переменил свое имя во Христе.

– Но почему он все время молчит? Он же говорит по-испански? – прошептала Большакова священнику, прикрывая рот ладонью.

На самом деле, таинственный потомок инков не проронил ни слова. Он стоял неподвижно, с гордым и даже, казалось, слегка надменным видом оглядывая будущих спутников, и лишь беспрестанно теребил огромный хрустальный амулет на своей широкой груди.

Отец Лоренцо помрачнел от этого вопроса и посмотрел на своего подопечного слегка виновато.

– Он не говорит на испанском, равно как и на любом другом языке. Много лет назад он пострадал от злых людей. От злых белых людей. Испанские охотники за золотом пытали его и отрезали ему язык. С тех пор он мой воспитанник и друг, католическая церковь показала несчастному, что не все белые люди плохи. Мы дали ему свет, дали любовь, дали веру в бессмертие.

Все посмотрели на индейца с сочувствием. Пачакутек-Пабло при этом сохранял олимпийское спокойствие. Вообще, для индейца черты его лица были достаточно тонкими и даже благородными, а волосы цвета воронова крыла были аккуратно собраны в пучок. Раскосые глаза смотрели невозмутимо и серьезно.

– Однако лодка наверняка уже готова, – прервал неловкое молчание Лоренцо, – нужно загружать поклажу, нельзя терять ни минуты.

Длинная пирога, которая должна была провезти пеструю экспедицию по всем притокам величественной Амазонки, выглядела добротной посудиной, выдолбленной из целого ствола исполинского дерева, а изнутри для надежности и удобства обшита шкурами. Ирину разместили на носу, накрыв одеялом и сеткой от вездесущих москитов, там же разместился нехитрый скарб путешественников.

Братья Родины, сидя на корме, легко толкали пирогу по неподвижной воде, мутной, как молоко или мужицкая брага. Причем Всеволод орудовал коротким плоским веслом с такой силой и сноровкой, что Георгию иногда приходилось крепко подналечь, сдерживая кряхтение и стараясь дышать ровно. Не хотелось бы поймать на себе насмешливый взгляд старшего брата, а не то еще и услышать колкий комментарий, от которого уши загорятся, как огни на рождественской елке. Но и отставать от брата гордость не позволяла. Пачакутек разместился на корме, восседая неподвижно, как истукан, и управляя рулевым веслом.

Огромная река, от которой отделялись тысячи проток, речушек и ручейков, вела мимо берегов, поросших каучуковыми деревьями. Мохнатые стволы содержали драгоценное вещество, которое манило белого человека в эти непролазные джунгли почище любого золота. Индейцы также уважали это дерево и использовали густое белое каучуковое молочко для пропитки ткани и шкур, делая их таким образом водонепроницаемыми. Иногда попадались группы деревьев Инга, пестреющие разноцветной корой. Они напоминали исполинские мимозы высотой с колокольню старокузнецкого собора. Встречались и целые рощи стройных зонтиков бразильского ореха, усыпанные плодами.

Только вот приставать к берегу, а тем более вылезать из лодки ни у кого из путешественников желания не было. Мир вокруг кишел жизнью, как городской рынок на Масленицу. В прибрежных камышах таились местные родичи крокодилов – кайманы, с виду неотличимые от плавающих веток и коряг. Только редко мигающие, золотистые глаза выдавали их. Время от времени Всеволод прекращал грести и лопастью весла указывал на ничем не примечательный древесный ствол, а через некоторое время, ко всеобщему удивлению, позеленевшая деревяшка открывала зубастую пасть или внезапно погружалась в воду.

Окрестные джунгли оглашали непрерывные крики разноцветных птиц, ищущих пропитание вблизи реки; обезьяньи визги и уханье, внезапно раздаваясь из зарослей, заставляли вздрагивать от неожиданности. Несколько раз джунгли где-то вдали оглашал рык, подобный приглушенному грому. Это ягуар, хозяин этих мест, давал знать о себе. Никому не хотелось повстречаться с тем, кто издавал такой могучий рев, особенно ночью.

Под мутной поверхностью реки также бурлила жизнь: то и дело мелькала над водой черная мордочка нутрии или рыба-брызгун снайперски пущенной струйкой сбивала в воду незадачливого жука. У берегов раздавались частые всплески рыбы, выпрыгивающей из реки в погоне за кишащими там насекомыми. Все вокруг двигалось, пожирало друг друга и плодилось.