что ищите возможность их потратить. Заходил в ателье. Пальто для любимой женушки еще не готово. Купил себе велюровую темно-синюю шляпу, как твоя, мамка.

Почему не пишите? Получили ли деньги, которые я послал? Пишите. Целую. Веня».

И из другого письма.

«Дорогие мои, крепко любимые! Время бежит и вот мы опять скоро будем все вместе. Вчера получил ваше письмо, где уже намечается день выезда. Мне очень хотелось, чтобы зарядки, которую вы получили, хватило бы вам на всю зиму…

Получил письмо с фотокарточками, где Светланка подстрижена. Я долго смотрел на них и никак не мог определить, что это такое, что-то Светлана не та. И лишь после сообразил, что косы срезаны. Расстроился я тут же и до сих пор переживаю: зачем она это сделала и зачем ты, Нинуля, разрешила. Твоя любовь к нам часто делает тебя настолько податливой, что мы можем тебя уговорить на что хотим, и ты из любви к нам, из желания сделать приятное на все соглашаешься. Ну ладно, подумаешь — кос нет, отрастут новые».

В быту же он был крайне неловок и беспомощен.

В конце лета, в первый год войны, когда он находился в Москве, а семья в Рязани, он с оказией пересылает жене деньги, и тут же спохватывается. И с другой оказией передает ей письмо, написанное на оберточной бумаге: «Нинусенъка, я вам выделил все деньги возможные. Оставил себе минимальный прожиточный минимум. Если у тебя есть деньги, пришли мне 200–250 рублей для покупок продуктов для вас. Если нет, я что-нибудь придумаю».

Если он сам пробовал приготовить завтрак, например яичницу, то ее не всегда удавалось донести от плиты до стола: по пути глазунья, как лягушка, соскальзывала на пол. В письме жене на Рижское взморье в 50-х годах он пишет: «Я ехал домой в половине 11-го и полагал, что ваши письма должны быть и по этому поводу решил устроить пир. Для пиршества зашел в гастроном на Смоленской и купил следующее: 1) куропатку жареную, 2) 100 г. масла,1) рыбцы — 2 шт., 4) 200 г. колбасы любительской и 5) батон хлеба. Ехал домой и всю дорогу текли «слюнки от предстоящего хорошего ужина, представлял как за ужином почитаю ваше письмо. (По дороге 5 свертков нести было неудобно). Все мои надежды оправдались. Я получил письмо и открытку. Но, видимо, богу было известно заранее, что второго удовольствия я не получу. Т. е. ужин не состоялся, и он был таким же скупым, как и мамой написанная открытка. При развертывании свертков мною было установлено: 1) куропатка имеет 100-летнюю давность, давно провоняла и внутри вся покрыта плесенью — «пенициллином», а сверху настолько скользкая, что противно держать в руках; 2) рыбцы оказались пародией на рыбцов, а по существу резко пересоленная вобла, из которой мне не удалось выжать ни капли жира, но соли сколько хочешь; масло дали край, тоже с небольшим привкусом. Я не смог утолить голода — не ел с утра…» И несмотря на «печальное» содержание, в конце письма приписка: «анекдот: в одном сумасшедшем доме…»

Курляндский всегда был центром притяжения. Люди тянулись к нему: с ним было приятно и интересно общаться.

Жизнелюбие и доброжелательность, острый ум и интеллект в неформальной обстановке делали его центром внимания. Во время отпуска вокруг него группировались люди, как правило, очень интересные и неординарные.

В 1947 году по путевкам Курляндский с семьей поехал отдыхать на Рижское взморье. Все многочисленные соседи коммунальной квартиры вышли провожать, некоторые плакали, прощались навсегда: «Там же стреляют!»

Рига встретила москвичей необычным европейским видом: готика вперемежку с глыбами строгих серых зданий, одежда и манера рижан держаться. На вокзале погрузились с чемоданами в частное (что тоже было необычно) такси и направились на взморье.

По дороге Вениамин Юрьевич беседовал с водителем:

— В буржуазной Латвии, — рассказывал тот, — жили бедно, батрачили на хозяина на хуторе. Сестра уехала в Ригу, стала проституткой, чтобы заработать себе на приданое. С приходом Советской власти простому человеку стало легче. Сестры и братья получили образование, специальность, квартиры, но… Если будет возможно, всех русских перебьем, — заключил он.

Слишком силен был национализм.

Ах, Рижское взморье! В 47-м году еще не было названия — Юрмала. Вдоль побережья тянулись друг за другом, разделенные не более чем улочкой, курортные местечки: Булдури, Дзинтари, Майори, Дубулты, Яун Дубулты, Асари, Пумпури, Кемери… С центром — Майори. Некоторые из брошенных частных дач с башенками, окнами из разноцветных стекол были объединены в ведомственные или профсоюзные дома отдыха. Центральная торговая улица в Майори могла похвастаться несколькими портерными, книжным и шляпным магазинчиками и фотоателье. Остальные магазинчики были заколочены, на окнах спущены жалюзи. В центре Майори находилась маленькая типичная прибалтийская дачка — краеведческий музей, в котором, между прочим, была ярко отражена борьба латышей за свержение буржуазного режима.

Золотые пляжи взморья выглядели иначе, чем сегодня: вдоль кромки воды тянулись сохнущие рыбацкие сети, группами и по одной лежали перевернутые лодки.

По утрам от дачи к даче ходили статные белокурые женщины в длинных с узорами юбках и фартуках, с корзинами в руках и предлагали дары моря. В корзинах, в хрустящих накрахмаленных салфетках лежали золотистая, копченая, еще теплая, прямо от костра, салака и угри.

Дом отдыха располагался в отдельных дачах. А столовая на берегу — в курзале, посередине которого остался круг от рулетки. Народ собрался очень интересный. За соседним столом сидели друзья — известный хирург-пульмонолог Г. И. Шапиро с женой и дочерью, В. Воронов с женой, только что получивший звание лауреата Сталинской премии за какие-то закрытые разработки, профессор Жоров с семьей, пожилая, очень милая и экстравагантная пара — художники из Ленинграда, бывшая балерина с семьей, преподающая в училище Большого театра… Все как-то быстро сгруппировались вокруг Курляндского. Он увлек всех послеобеденным волейболом и вечерним преферансом, стал организатором и вдохновителем разнообразных экскурсий. Для одной из них он раздобыл где-то экскурсовода и огромный студебеккер, в котором на досках (импровизированных скамейках) разместилось множество отдыхающих, и все поехали знакомиться с Ливонской Швейцарией — красивейшей частью горной Латвии. Экскурсию пол молодой красавец латыш по