После разговора с матерью Марины Зоя в некоторой задум­чивости прошла вперед. В ее душе добрые чувства к подруге бо­ролись с досадными уколами зависти: ведь Марина, несмотря ни на что, была по-прежнему счастлива и любима, готовилась в третий раз стать матерью, в то время как Зое не оставалось ни­чего другого, как выйти замуж за совершенно безразличного ей человека. Почему-то она вдруг вспомнила Константина и вздох­нула, понимая, что даже от этой былой любви в ее сердце не осталось ничего, кроме болезненной досады. Зоя несколько раз мельком встречала Константина в Кафе и не могла не заметить, что он за эти годы как-то потускнел, утратил стройность, и на его лице проявились признаки пристрастия к пьянству. Наверное, его дела шли не очень хорошо и он не был доволен жизнью. Еще совсем недавно Зоя испытывала по этому поводу мститель­ную радость, теперь же почему-то иногда даже жалела своего бывшего любовника.

Вздохнув, она огляделась по сторонам, заметив красоту ве­сеннего дня. Апрельское солнце разогрело землю, воздух был напоен ароматом цветущих деревьев и трав. Зеленые холмы Кафы уступами сбегали к синему простору моря, купола церк­вей сверкали на фоне безоблачной голубизны неба. Постепен­но грустная задумчивость Зои уступила место умиротворенно­му и почти радостному настроению.

И вдруг, когда она проходила мимо армянского фонтана, ее кто-то тихо окликнул по имени. Зоя вздрогнула и оглянулась. На ступеньке под деревом сидела с кувшином в руке Евлалия — жена Константина. Зоя давно уже не испытывала к своей со­пернице прежней ненависти, а сейчас, увидев сильно подур­невшую и постаревшую Евлалию, даже пожалела ее. Евлалия и раньше не была особенной красавицей, но богатые наряды и здоровый цвет лица оживляли ее внешность, делали по-своему привлекательной. Уж во всяком случае в прежние го­ды Евлалия никогда не выглядела жалкой. Ее отец, грек по происхождению, занимал должность генерального синдика — одного из высших судейских чиновников, группа которых, со­гласно Уставу, состояла из двух генуэзских граждан и двух жи­телей Кафы. Правда, при консуле Джаноне дель Боско он эту должность потерял и денежные дела его пошатнулись. Но по­том он каким-то образом сумел войти в доверие к консулу Джа­комо Спиноле и вновь стал чиновником консульской канце­лярии, хотя и не таким влиятельным, как прежде. Впрочем, вряд ли печальный внешний вид Евлалии объяснялся положе­нием дел ее отца. Скорее всего, жизнь с Константином оказа­лась для бывшей богатой невесты совсем не сладкой.

— Что тебе нужно? — Зоя посмотрела на Евлалию сверху вниз.

— Садись, поговорим, — сказала та вполне миролюбивым тоном.

Зоя опустилась с ней рядом на ступеньку, затененную от солнца выступом стены.

— О чем нам говорить?

— Аты все еще сердишься на меня? — удивилась Евлалия. — До сих пор? А ведь это я должна на тебя сердиться, за то что ты своими проклятиями напророчила мне несчастье.

— Как будто бы у меня было счастье! — криво усмехнулась Зоя.

— Не думай, что тебе бы лучше жилось, если бы ты вышла за Константина. Он и тебя любил бы не больше, чем меня.

Зоя немного помолчала, искоса взглянув на соперницу, по­том вздохнула:

— Наверное, он вообще не способен никого любить, кроме себя. Да еще и слабаком оказался. Когда дела у него пошли плохо, он сразу запил, опустился. Разве не так?

— Так да не так, — покачала головой Евлалия. — Я тоже вна­чале думала, что он никого не любит и ничему не рад, а потом догадалась, что есть в его сердце зазноба. Да только это не ты и не я.

— Кто же? — спросила Зоя, невольно подавшись вперед.

— Твоя подружка Марина, — горько усмехнулась Евла­лия. — Наверное, если бы он с нею жил, то не ходил бы хму­рый, а радовался бы всему на свете.

— Да с чего ты взяла, что ему нравится Марина? — удиви­лась Зоя. — Если так, то почему он в свое время к ней не по­сватался?

— Не знаю. Может, не сразу понял, что любит. Может, бо­ялся, что ему откажут, а он ведь гордый. Но, скорей всего, это родня на него повлияла. Им ведь хотелось породниться с генеральным синдиком.

— Но, кажется, Константин тоже нравился Марине... — пробормотала Зоя, не глядя на собеседницу.

— А кому он не нравился, такой красавец? — вздохнула Ев­лалия. — А я ведь не сразу поняла, кто у него на уме, поначалу к тебе ревновала. Тем более что Марина в то время исчезла из Кафы, а после сошлась со своим латинянином. Разве я дума­ла, что это из-за нее Константин ко мне холоден? Не любит меня, а при этом упрекает, что у нас нет детей... Потом уж я обо всем догадалась. Пару раз замечала, что он подстерегает Ма­рину на улице, пытается заговорить. А иногда, если выпьет, называет меня ее именем. Еще хорошо, что она не часто при­езжает в Кафу, да и муж у нее не такой, у которого можно же­ну отбить. А то бы трудно мне пришлось... — Евлалия вдруг по­рывисто повернулась к Зое и даже схватила ее за руку: — Вот скажи, чем эта твоя подружка лучше других женщин, лучше нас с тобой? Ведь ничего в ней особенного! Ну, смазлива, но разве она одна? Почему ее любят, почему ей такое счастье, а нам нет?

— Не знаю, — вздохнула Зоя. — Сама не могу понять. Ведь Марина, между нами говоря, не так уж и умна. И происхожде­ние у нее сомнительное. Хоть ее мать и утверждает, что она княжеского рода, но, по слухам, отец Марины был простым воином.

— И воспитания она хорошего не получила! — с готовно­стью подхватила Евлалия. — И это неудивительно: какое мог­ло быть воспитание в доме торговца Андроника Таги? У него и родные дети были непутевыми, а уж падчерица без роду и племени...

Обсуждая с бывшей соперницей подругу, Зоя в глубине ду­ши понимала, что Марина не заслуживает такого злословия, ибо образованностью и благородством манер значительно превосходит Евлалию, да и многих других жительниц Кафы. Но удержать от язвительно-завистливых высказываний жену Кон­стантина, да и себя самое Зоя уже не могла.

Собеседницы, говорившие по-гречески, вдруг услышали за спиной насмешливое замечание на итальянском языке:

— Две женщины часто сходятся во мнении, обсуждая третью.

Зоя и Евлалия разом оглянулись. Из-за дерева на них смо­трел мужчина в черном плаще с капюшоном; верхнюю часть его лица прикрывала маска в виде птичьего клюва. Это было одеяние «чумных» врачей, работавших в Карантине[18]и следив­ших, чтобы в город не проникла зараза. Увидев эту зловещую фигуру, Евлалия вскрикнула и, расплескав воду из кувшина, убежала прочь.

Зоя же застыла на месте, узнав голос и смех Нероне. Генуэ­зец тотчас сбросил маску, откинул на плечи капюшон и, оскла­бившись, спросил:

— Что, испугалась? Я этот наряд одолжил у одного врача, чтобы надеть во время майского маскарада. Не ожидала встре­тить меня снова, да еще в таком виде?

— Ну, от такого, как ты, всего можно ожидать, — сказала Зоя, тяжело переводя дыхание. — Однако тебя ведь долго не было в городе, и я думала, что ты уже уехал из Таврики.