– Не хочу вас отвлекать, Борис, но я должна сказать вам кое-что очень важное. Сядьте.

Борис садится на стул из матового стекла на расстоянии трех с половиной метров от бизнес-леди.

– Нужна ваша помощь. У меня новые сведения о профессоре Пиктоне.

Министр встает с явным облегчением.

– Браво! Служба безопасности обнаружила тело?

– Всё не так просто.

– Но он жив или мертв?

– В том-то и проблема. Мы знаем, как расстроить заговор, который он готовит, но для этого нужны вы.

– Я? Неужели?

– Поезжайте на матч, я подожду вас здесь и всё объясню.

– Разве мы не выдвинем обвинение маленькому Томасу Дримму? – с тревогой спрашивает министр.

– Это будет зависеть от вас.

– От меня?

– Оказывается, мальчик – пока не установлено, каким образом, – обладает знаниями и секретами Лео Пиктона. Вы могли убедиться в этом на уроке физики, где он излагал формулы из неопубликованных работ профессора. Эти секреты не должны достичь посторонних ушей.

– Что же делать?

Я с волнением жду продолжения, словно это касается меня. Но что общего у какого-то Томаса Дримма, обладателя знаний и секретов, со мной – невидимым наблюдателем, который парит над этими людьми, слушая их слова и мысли?

– Что будем делать? – повторяет министр с возрастающей тревогой.

Лили слюнявит палец и трогает край облегающего рукава. Два сантиметра ткани с шипением исчезают, открывая серебряные часы. Она касается длинного прямоугольного циферблата, который распадается на две части, освобождая клавиатуру с миниатюрными кнопками. Лили Ноктис осторожно вынимает одну из шпилек, поддерживающих ее длинные черные волосы, уложенные в пучок, и нажимает на клавиши. На гигантском экране, занимающем всю стену, исчезает стадион и появляется зеркало в ванной комнате, перед которым чистит зубы тощая маленькая женщина.

– Это что за канал? – удивляется Борис.

– Канал мадемуазель Бротт – учительницы физики Томаса. Вы ее не узнаете?

– Ах да, – Борис притворяется, будто вспомнил. На самом деле его память удерживает лишь то, что связано с Айрис. – Чем она занимается?

– Полощет рот. Я настроилась на ее чип и включила «Глаз», как сегодня утром. Знаете, что произойдет, если я запущу электромагнитную волну в обратном направлении?

– Нет. Способы применения моего изобретения…

– Изобретения Лео Пиктона, – поправляет она мягко. – Вы только национализировали его, а мы запустили в производство – мой сводный брат и я. Ну и конечно, немного усовершенствовали. Я посылаю волну в обратном направлении, и вот результат.

Шпилька нажимает на клавиатуре десяток клавиш, что сопровождается мелодичным звуковым сигналом. Мадемуазель Бротт сплевывает пасту и проверяет в зеркале чистоту зубов. Вдруг ее глаза вылезают из орбит, она застывает. Из ноздрей и глаз текут струйки крови. Учительница падает, и пустое зеркало исчезает с экрана.

– Это можно сделать через чип? – беспокоится Борис Вигор. – Можно убить женщину на расстоянии?

– В том числе и женщину, – спокойно отвечает Лили Ноктис. – Я могла бы заставить ее чихнуть, расхохотаться или залезть на шторы. Но сейчас важнее было устранить мадемуазель. Она единственная слышала, что объяснял Пиктон устами Томаса Дримма. И хотя поняла далеко не всё, собиралась вызвать его родителей.

– Это можно сделать через чип! – повторяет Борис Вигор в смятении, обхватив голову руками, словно хочет оторвать ее. – Но почему я не знал? Как-никак, я министр энергоресурсов!

– Вот именно: у каждого своя работа. Эти способы касаются только Министерства госбезопасности. И используются разумно и экономно, для общего блага и в высших интересах нации. Но Лео Пиктон, конечно, знает об этих возможностях. То, как он намеревается их применить с помощью Томаса Дримма, несет прямую угрозу правительству и народу в целом.

– Но Дримм – ребенок!

– У него лишний вес, плохие оценки, отец-алкоголик и мать-психолог, которая его изводит. Вот он и решил отомстить всему миру.

– И всё-таки он ребенок! – настаивает министр.

– Это значит, что он станет взрослым, если мы оставим его в живых.

– Подождите, – волнуется Борис, – вы меня совсем запутали, а ведь у меня скоро матч!

Лили Ноктис нажимает на клавишу и возвращает на экран стадион, до отказа заполненный нетерпеливыми болельщиками.

– Ладно, идите, – улыбается она. – Я должна была подготовить вас к встрече с ним. У нас есть веские основания полагать, что сегодня после матча Томас Дримм выйдет на контакт с вами и начнет шантажировать. Выслушайте его внимательно и примите правила игры. Министр госбезопасности согласен со мной: или мы ликвидируем мальчишку, или будем с вашей помощью манипулировать им, чтобы взять под контроль профессора Пиктона.

– Я вас уже не слушаю: я медитирую.

Опустив веки, Борис сгибает ноги, вытягивает руки и принимается вращать торсом. Услышанное сильно расстроило его, но министр старается думать о чем-то еще более грустном – о своей дочери, – чтобы предстоящее испытание не слишком будоражило нервы.

Что касается меня, если я и есть Томас Дримм, то я должен чувствовать надвигающуюся опасность, но мне как будто закрыт доступ к моим собственным чувствам.

Борис Вигор встает и дважды хлопает в ладоши. Входит начальник канцелярии и докладывает, что машина подана.

– Я выиграю! – объявляет министр Лили Ноктис.

– В таком случае, – отвечает она ласково, – вы застанете меня здесь после матча, и мы отпразднуем победу. Я уже начала смотреть.

Она вытягивает ноги на диване, повернувшись к экрану, на котором тысячи зрителей в тесноте и давке скандируют имя Бориса Вигора.

– Я иду к вам! – отзывается их кумир.

И он выходит, стараясь не смотреть на длинные загорелые ноги Лили Ноктис, покоящиеся на подлокотнике белого дивана.

Едва за ним закрывается дверь, кончик шпильки начинает летать по клавиатуре в часах Лили. Вместо стадиона для менбола на стенном экране возникает черно-серая туча, по которой пробегают помехи.

– Вы здесь, мои дорогие?

Она увеличивает громкость. Через несколько секунд сквозь бульканье помех пробивается высокий звук. По экрану бегут полосы, на черном фоне возникают и множатся белые точки, и вот сквозь экранную рябь постепенно проступают силуэты. Появляется маленькая рука. Потом еще одна. Вырисовывается лицо, но тут же тонет в бесформенной массе, которая образует всё новые контуры: лица, лица, лица… Целая гроздь изменчивых маленьких лиц, которые стараются стать узнаваемыми. Пристальный взгляд Лили Ноктис мрачнеет, становится жестким в свете отблесков экрана.

– Меня зовут Айрис Вигор, мне девять с половиной, – произносит она медленно, сдавленным голосом.