Даже если ощущения говорят, что вы в неё попали.

– Что ты сказала? – спросил я, наверное, в третий раз.

Шелла всё ещё сидела, прислонившись к дверям в мои покои. Несмотря на её слёзы, я видел: она боится, как бы я не лишился рассудка.

– Бене-маат больше нет. Наша мать умерла.

Я никак не мог совладать с дыханием. Мои руки – обычно твёрдые в моменты опасности, благодаря обширной практике метания порошков в бою – дрожали так сильно, что только с третьей попытки я залез в карман и вытащил тринадцать карт.

– Она не может быть мертва! Она дала мне их только сегодня! Она…

Шелла попыталась схватить меня за руку, но у меня были рефлексы человека, ожидающего нападения. Я отдёрнул руку, и карты взлетели в воздух, призвав то заклинание, которое наложила на них Бене-маат. И стоило им упасть на пол, как они начали скользить на нужные позиции, окружая меня кольцом.

– Она послала тебе эти карты несколько недель назад, – сказала Шелла. – До того, как…

– Замолчи, пожалуйста! – взмолился я.

У меня раскалывалась голова. Вопросы возникали снова и снова, они мелькали так быстро, что не было времени задать один, прежде чем появлялся другой. Я даже не мог облечь их в слова, они больше походили на картинки… На символы, мелькающие передо мной, каждый из которых представлял собой пробел в моих знаниях. Внезапный зуд в левом глазу заставил меня снова и снова моргать; потом кожа вокруг глаза натянулась, как будто кто-то её щипал. Я почувствовал, как метки моей Чёрной Тени медленно вращаются, словно диски кодового замка.

– Брат, что с тобой происходит?

Голос Шеллы был далёким, приглушённым эхом, менявшим высоту звука, как ветер, летящий через каньон.

«Энигматизм», – поняла некая более здравомыслящая часть меня, когда отметины вокруг моего левого глаза изогнулись и повернулись.

Некоторое время назад я отправился в Аббатство Теней в поисках способа избавиться от Чёрной Тени. Там я повстречался с десятками других людей с такой же болезнью и выяснил: существует очень много форм Чёрной Тени, и кое-какими можно пользоваться почти как магией. Моя Чёрная Тень, конечно, отличалась от прочих, потому что была неестественного происхождения: моя бабушка обручила меня с Тенью, когда я был ребёнком.

Одним из побочных эффектов моих отметин является то, что я стал энигматистом – тем, кто может заглянуть в чужие тайны. Но вот в чём проблема: энигматизм срабатывает только тогда, когда я знаю, какой именно вопрос нужно задать, а это намного сложнее, чем кажется.

Даже в хаосе вопросов, проносящихся в моём мозгу, другие голоса щекотали задворки моего сознания. Воспоминания. Эхо.

Первое было эхом материнского голоса: «Прости, что приходится так неуклюже с тобой общаться, но я не смогла как следует воссоздать чудесное заклинание твоей сестры для дальней связи».

Но почему? Бене-маат была одним из самых совершенных магов нашего клана. Даже если она не смогла воспроизвести то конкретное заклинание Шеллы, зачем было трудиться, закладывая в карты сообщения, вместо того чтобы связаться со мной каким-нибудь другим способом или явиться в Даром лично?

Я вообразил щелчок, когда почувствовал, как первое кольцо меток моей Чёрной Тени разомкнулось.

Ещё одно воспоминание, на этот раз о Ке-хеопсе в покоях Шептунов… «Сведения, которые я привёз, очень дорого обошлись моему народу. Мой… эмиссар погиб, выполняя эту миссию».

Мгновенная пауза, запинка в последний миг при смене слов. Отец никогда не спотыкался на словах.

Щёлк.

– Бене-маат была эмиссаром, – сказал я вслух. – Это она принесла весть о Боге из земель Берабеска.

Голос Шеллы донёсся до меня далёким шёпотом, что смягчило настойчивость её слов.

– Брат, что бы ты ни делал, остановись! Твой глаз чернеет изнутри!

Но была ещё одна, заключительная, часть, и я снова услышал, как говорит отец – всего несколько часов назад внутри иллюзии пустыни, которую он создал для меня: «У правоверных в духовном арсенале появилось новое оружие… Это что-то вроде… проклятия».

Щёлк.

Последняя из отметин вокруг моего левого глаза изогнулась, и я кувырком полетел в страну Теней.

Коридоры дворца исчезли. Знакомые виды, звуки, запахи – всё исчезло. Шелла исчезла тоже. Вместо них появилось царство Чёрной Тени: небо над головой, вырезанное из эбенового дерева, земля подо мной – из оникса. Всё было чёрным, и всё-таки я совершенно ясно видел каждую деталь окружающего пейзажа.

И вскоре пожалел, что могу это видеть.

Бене-маат скачет галопом по тенистой пустыне. Её лошадь ранена, вся в порезах от казханских клинков и лезвий тиазханов преследующих её правоверных. Лошадь спотыкается, падает. Мама бежит, прихрамывая, к границе. Там кто-то есть, кто помогает ей, но я их не вижу. Почему? Почему они скрыты от меня?

«Ты не задал правильного вопроса, чтобы получить ответ», – говорит другой голос. Он мне знаком, хотя я не узнаю, кто это сказал.

Видение меняется. Правоверные берабески прекращают преследование. Песчаная буря бушует повсюду, не давая им продолжить погоню. Они собираются в кружок и…

Один из них снимает льняную одежду, разматывает её длинные полосы, пока не остаётся полностью обнажённым. Он ложится на землю в кругу остальных. Те, что с лезвиями тиазханов на пальцах, начинают вырезать слова на его груди, руках, ногах, лице. Его стоны боли заглушаются молитвами, которые поют его товарищи. Кровь сочится из слов, начертанных на его плоти, но берабески продолжают вырезать всё новые и новые слова, и постепенно его тело становится чем-то вроде алого писания.

Где-то вопит моя мать.

«Ни стены, ни заклинания не могут защитить его жертв, – сказал отец. – Болезнь, которую оно приносит, медленная, мучительная и совершенно неизлечимая».

Время идёт вперёд: не могу сказать, прошли дни, недели или месяцы. Сцена меняется, и я оказываюсь в знакомом месте. В том, которое я не видел более двух лет и которое заставляет меня испытывать такие страдания, на какие, как я думал, уже не способен. Это мой дом.

Бене-маат идёт по коридору. Она прекрасна, как всегда, её грация передаёт силу, которой нет больше ни у кого. Но что-то с ней не так. Что-то неестественное в её походке, она идёт слишком медленно, пытаясь заставить себя шагать более плавно и ровно. Ваза на соседнем столе падает и разбивается. Её босая нога наступает на осколок. Бене-маат вздрагивает, и только тут я понимаю, что у неё есть дюжина других крошечных, невидимых ран.

У неё растяжение запястья – она всего лишь потянулась за книгой на высокую полку; небольшой порез на ключице, появившийся ниоткуда, но теперь воспалённый, не желающий заживать, сколько бы заклинаний она ни произносила; когда она проходила мимо костра, пламя затрещало, и горящий уголёк обжёг тыльную сторону её руки.