— Ну ведь мы…

— Что, что вы?.. Кстати, у вас очень хорошие зубы. Куда надежнее, чем золотые. Золото — очень мягкий металл, орехи не разгрызешь, обратно дорогой!

— А где Ефимочка? — все спрашивал Вэл.

— Так она в ночную сегодня… На сыроварне у Гмыри. Как вас накормила, так и на работу удалилась…

— А кто тогда…

— Что?!!

— А кто тогда ночью?.. — ничего не понимал парень.

— А что ночью?.. — хлопотал густыми бровями парикмахер, то поднимал их почти к макушке, то строил домиками. — Что-то приснилось нехорошее?

— Да нет…

— Вот и славно!.. А теперь прощайте!.. Поезд через полчаса… Вам бежать!

Он похлопал юношу по груди, как-то по-отечески заглянул в его глаза своими, тоже сверкающе черными, как у Ефимочки, слегка поклонился, вдруг чихнул громко и раскатисто. Затем парикмахер ткнул пальцем в сторону железнодорожной станции, где было светло от электрического света, и закрыл дверь перед носом Вэла.

Через час мощный локомотив нес за собой состав с балкарским юношей. Пройдет еще много времени, прежде чем Вэл вспомнит этот маленький городишко со странным названием Крыс, где его любила или просто приснилась необыкновенным утром кефирная женщина Ефимочка…

Он, как и хотел, поступил в Саратовский педагогический институт. На курсе оказалось пятьдесят шесть девчонок и трое парней. Он, Снегов Петька и Толик Пак — кореец, с глазами-щелками, как прорези в копилке.

Они с Толиком Паком поступили как национальные единицы, а Снегова приняли за катастрофический недобор мужчин-учителей по всему СССР.

Снегов ничего не знал. И не знал ни о чем!.. Его мозг был девственно чистым, совершенно не жаждущим каких-либо познаний. Ему, мозгу, нравилось собственное девство, он оценивал себя как белое заснеженное поле, и если даже заяц оставит на нем свой след, это будет кощунством… Как и все не отягощенные знанием, Петька Снегов был самым энергоемким, а оттого расточительным на свой ресурс, как атомная станция. Он все время находился в стадии придумки: как пробраться в женскую часть общаги, как купить ящик портвейна на рубль и как сдать зачет по русскому языку, если единственное слово, которое он писал правильно, без ошибок, было слово, состоящее из одной буквы — я. Зато Петька помнил тысячу анекдотов и умел рассказывать даже отчаянно непотребные так, что самые красивые девчонки, хоть и краснели густо, зато и смеялись со слюнями и соплями. Петька с детства был полноват, имел слабость ко всяким тряпкам, но за неимением башлей промышлял на барахолке, где скупал всякое тряпье за три копейки и комбинировал из него, как он называл, — ансамбли. Иногда он был похож на попугая, а иногда заявлял, что так одевается Джон Леннон. Правда, вскоре Петьке отбили охоту одеваться цветасто местные саратовские пацаны, почему-то решившие, что этот приезжий из Нижнего Тагила гомик.

— Это я-то гомик! — возмущался Снегов. — Я, который, не вынимая, может пять раз!!!

— Не вынимая из кого? — интересовался обычно молчаливый Толик Пак.

— Тебе поймать собаку на ужин? — тотчас реагировал Петька. — Как можно сожрать своего друга? Друга человека?.. Это ж сколько надо друзей иметь, чтобы жизнь прожить!

— Я не ем собак, — сообщал Толик.

— А папа твой?.. Сколько съел собак твой папа?!!

— Мой папа…

А потом все узнали, что папа Толика был разведчиком, отправленным Великим вождем и учителем товарищем Ким Ир Сеном в Южную Корею, где он впоследствии был зверски замучен империалистическими ублюдками.

Толика жалели, особенно институтские девчонки. Многие с ним даже спали из сочувствия, но большинство все же интересовалось, как там у корейцев устроено. Толик, конечно же, как истинный сын разведчика, удовлетворял интерес противоположного пола с неутомимостью стахановца. За полгода он собрал такую коллекцию побед, которая и не снилась Снегову с Вэлом вместе взятым.

— Почему им неинтересно, как у меня там устроено? — возмущался Петька.

— Потому что тебя слишком интересует, как там у них! — учил Пак. — Тогда как я — полное безразличие… Их всегда тянет к тем, кто на них внимания не обращает.

— Тебе хорошо! У тебя лицо, как недожаренный блин, а глаза всегда закрыты… Как ты вообще видишь?!

— У меня глаза закрыты, зато я все вижу, а ты с открытыми — слепец!..

Они были молоды и счастливы. Рядом текла Волга, в которой они с ранней весны и почти до ноябрьских праздников целыми днями купались, насыщались лишь яблоками одними да девичьими телами. Запивая их дешевым портвейном. Вэл танцевал перед девчонками а-ля лезгинка, а на бис железными зубами перегрызал арматуру. Петька травил анекдоты и пел под гитару матерные частушки, а Толик Пак изображал из себя революционера-философа, привлекая к своей персоне поклонниц даже из других учебных заведений.

А потом все кончилось очень плохо. Толик Пак переспал с какой-то девчонкой, которой, как потом выяснилось, было всего пятнадцать лет, а дедушка ее оказался самым настоящим русским революционером, чуть ли не соратником самого Ленина.

Всех троих обвинили в изнасиловании несовершеннолетней. Потом Снегова и Вэла все же отпустили, так как они ночевали в общаге, но Пака держали долго и упорно, пока революционеры разных стран договаривались о социалистических принципах…

А потом в милицию явилась группа представительниц педа, которая подала письмо-прошение, в котором говорилось о том, что Анатолий Пак — цельная человеческая натура, не способная на насилие в принципе. А несовершеннолетняя Роза Ванина, посещающая подготовительные курсы их института, — обыкновенная блядь, пусть и внучка старого большевика! Далее заступницы перечисляли, с кем пятнадцатилетняя Ванина мяла матрасы. Набралось почти воинское подразделение… В связи с этим общественность просила немедленно освободить Толика Пака для продолжения учебы!

То ли письмо сыграло роль, или революционеры договорились между собой. В общем, Толика отпустили… Всех троих вызвали в комитет комсомола и объявили об исключении.

— На сем революционеры сошлись! — объяснили прямо.

Это ЧП в их жизни случилось в конце второго курса, а значит, молодым людям грозила армия. Служить Родине никто не хотел.

— Может, куда еще поступим? — предложил Снегов.

— В этом городе мы персоны нон грата, — возвестил Толик Пак.

— В Москву, — предложил Рюмин и улыбнулся своей металлической улыбкой.

— А куда в Москву? — загрустил Снегов, знающий про чудесное свойство своего мозга оставаться девственно чистым. С его знаниями в Москву!..

— Погуляем лето в Саратове, а к осени в Москву, в институт культуры! — решил Вэл. — Тебе, Снегов, там знания не понадобятся. У тебя способности! Артистом станешь!

— А я? — заволновался Пак.

— Ты — национальная единица всегда и везде!