Префект перебрался в дом Сеяна на Виминале, который, собственно говоря, по праву принадлежал Юлии, единственной оставшейся в живых внучке императора. Она оказалась одной из немногих, кто пережил падение Сеяна, поскольку Тиберий не решился начать процесс против дочери своего убитого сына. Клавдия, ее мать, была казнена как главная обвиняемая, но Юлию Тиберий признал наследницей родителей, и теперь она жила на Албанских холмах, где семья владела землей.

Энния Невия ненавидела жизнь на Капри из-за ограниченности пространства и вынужденного уединения в доме императора, поэтому она настояла на переезде в Рим и теперь обживала бывшее любовное гнездышко свергнутого Сеяна. Тщеславие ее было безгранично, она не считала свой новый статус жены префекта преторианцев пределом возможностей. Невия происходила из состоятельной плебейской семьи и мечтала войти в круг патрициев. К ее огромному сожалению, Макрон сразу после свержения своего предшественника отказался от всех полученных через сенат привилегий. Ему было достаточно должности префекта, а значит, правой руки императора.

Когда Гай Цезарь начал ухаживать за ней, Невия почувствовала себя на верху блаженства, но ей не хотелось ронять своего достоинства. В конце концов она ведь была женой самого Макрона. Калигулу Невия знала давно, и как мужчина он ей не особенно нравился. Ее пугали холодные неподвижные глаза Калигулы, и, хотя он был немного моложе ее, этого никто бы не сказал — казалось, молодость обошла Гая Цезаря стороной.

Калигула чувствовал инстинктивное неприятие и опасение Невии, но при этом догадывался, каким она хотела его видеть. Он использовал все свои способности к притворству: в глазах появлялся теплый блеск, когда он заговаривал с ней, его слова и жесты были преисполнены страсти, которую он не испытывал, но безукоризненно играл.

То, что император всегда стремился иметь одного из приближенных рядом, в то время как другой присматривал за порядком в Риме, очень помогало развитию их отношений.

Калигула много раз навещал Невию на маленькой вилле на Виминале и постоянно говорил одно и то же:

— Ты не можешь не видеть, что для меня не существует женщин, кроме тебя. Твое появление приводит меня в замешательство, Юпитер свидетель. Я столько раз соблазнял тебя в мыслях, сколько Макрон не брал тебя за всю вашу супружескую жизнь.

Большие влажные глаза Невии смотрели благосклонно, но она оставалась холодна.

— Ничего подобного я не заметила, Гай Цезарь. Или ты очень искусно скрывал свои чувства, или попросту лжешь.

— Нет, Невия, я никогда не мог бы солгать тебе — тебе нет! На Капри, среди всех стариков, которые окружают моего деда, ты была для меня воплощением юности и красоты. Когда ты заходила в помещение, все отступало перед твоей восхитительной свежестью. Втайне я принес жертву Юпитеру, чтобы он повлиял на тебя и заставил переехать в Рим. Теперь ты здесь, и сердце мое готово разорваться от радости.

Невия не была бы женщиной, если бы такие речи не превратили ее неприятие, на самом деле наигранное, в подобие привязанности. Неподвижные глаза Калигулы больше не внушали ей страха, а покрытое густыми волосами тело казалось теперь мужественным и очень привлекательным. Наконец — и это стало решающим аргументом — Калигула был настоящим аристократом. О том, что Тиберий считает его своим преемником, знал уже весь Рим, и многим не терпелось увидеть его императором.

Тиберия между тем народ возненавидел. Пока можно было предполагать, что Сеян искажает его приказы или преследует своих противников из жажды власти, люди сочувствовали обманутому императору. Теперь и Сеяна, и его друзей уничтожили, но преследования тут же возобновились. И каждый раз речь шла об оскорблении величия императора. Таковым считался любой проступок, который хоть как-то раздражал Тиберия. Того, кто написал на него памфлет, казнили так же, как и фокусника, которому удалось невинной шуткой об императоре рассмешить публику. Чтобы голова патриция угодила под топор палача, достаточно было одного подозрения, неосторожного замечания или анонимного доноса. На Гемониевых ступенях росла гора тел, охраняемая солдатами, которые хватали каждого, кто громко жаловался или пытался забрать тело своего друга либо родственника, чтобы похоронить. Наполовину сгнившие трупы сбрасывали время от времени в Тибр, освобождая место для новых жертв.

Император же сидел на Капри, как паук, который неустанно подкарауливает свои жертвы и не выпускает никого, кто однажды попался в сети. Хотя его возраст приближался к восьмидесяти годам, умирать он не спешил. Тиберий совершенно не заботился о своем здоровье: ел и пил, что хотел, и употреблял сильные средства для поддержания мужской силы, но постепенно организм начал мстить за многолетнее распутство и необузданность. Девушки и юноши для увеселений императора все чаще менялись, но все оставалось безуспешным, потому что всемогущий повелитель мира не мог одного: обмануть природу или подкупить ее. Врач порекомендовал ему длительное воздержание, и император, обычно отвергающий подобные методы, последовал совету.

Тиберий продержался десять дней, на одиннадцатый спустился в тайные помещения, где располагалась его «гвардия». Он осушил уже несколько кубков горячего вина, чувствовал внутри теплую поднимающуюся волну и лелеял новые надежды. Император приказал надзирателям сменить всех — он желал лицезреть новые лица.

Когда в комнате появились перепуганные раздетые юноши и девушки, развратный старик пожалел о своем распоряжении. Нескольких опытных «гвардейцев», которые знали его пристрастия, ему следовало бы оставить.

Тиберий сел в тени напоминающего грот помещения и дал знак начинать любовные игры.

— Давайте, давайте! — хлопал в ладоши надзиратель. — Каждый из юношей хватает девушку. Император хочет видеть веселую развлекающуюся молодежь. Берите пример с них!

Мужчина показал на выполненные в натуральную величину фигуры, расставленные вдоль стен, которые изображали спаривающихся фавна и нимфу в разных позах. Подростки понимали, чего от них хотят, но были слишком смущены и запуганы; лишь некоторые смогли продемонстрировать какую-то неловкую возню.

Император сначала веселился, но скоро начал скучать. От выпитого вина хотелось спать, его одолела зевота, даже сердиться у Тиберия не было сил. Он тяжело поднялся.

— Учитесь! — крикнул он молодым людям с издевкой. — Возможно, в следующий раз получится лучше.

Тиберий с трудом поднялся наверх и удалился в свои покои.

— Пришли ко мне нубийку! — приказал он слуге.

Скоро бесшумно, как кошка, появилась одетая только в кожаный фартук черная рабыня. Она опустилась на колени перед Тиберием и поцеловала край его тоги.

— Оставь это, Нигра. Мы знаем друг друга не первый день. Я хочу, чтобы сегодня ты промяла меня сверху донизу: помассируй как следует каждый мускул.

Нубийка не понимала латынь, но Тиберий пояснял свои слова выразительными жестами. Она быстро и ловко раздела его и принялась за икры. Искусная рабыня простукивала, пощипывала, растирала и разминала мускул за мускулом, осторожно переворачивая вялое тело. При этом ее лицо оставалось непроницаемым.