работу. Ответа не последовало, и под вечер я отправился на трамвае в Институт Времени. Она рассказывала мне о своем расписании. Я знал, что застану ее на месте. Я смотрел на проплывающие мимо блеклые улицы, на старые каменные здания с поврежденной кладкой и незаконные убогие жилища, которые лепились к ним – влияние Града Ночи добралось и сюда, дуновение беспорядка, которое меня приободряло – и меня посетила дикая мысль о том, что Зоя умерла. Она слишком много работала и слишком много пила. В первый год после маминой смерти мои мысли стали часто склоняться к катастрофе.

Я стоял напротив белокаменного монолита Института Времени и позвонил ей еще раз. Тщетно. Было около шести вечера. Несколько человек, поодиночке или парами, выходили из здания. Я принялся изучать их лица, пытаясь представить, каково это, когда работа связана с высокими ставками, высокой ответственностью. И в одном из лиц я узнал Ефрема.

– Еф, – сказал я.

Он поднял глаза, вздрогнув.

– Гаспери! Что ты тут делаешь?

Я перекинулся парой слов с Ефремом на похоронах матери, но в тот день голова шла кругом. Мы толком не разговаривали после последней вечеринки в его доме год назад. Может, дело было в освещении купола, которое мерно угасало, но и становилось все более серебристым, приблизительно напоминая земные сумерки, но Ефрем выглядел старше, чем я его помнил, старше и более измотанным.

– Я собирался спросить тебя о том же, – сказал я. – Что делает лесовод в Институте Времени? – Он замялся, и в тот миг меня осенило: есть нечто, о чем ему не хочется распространяться, а мне не положено знать. – Ведь ты здесь работаешь?

Он кивнул.

– Да. С некоторых пор.

– Ты знаешь о проекте, над которым работает Зоя? Что-то насчет симуляции?

– Ради всего святого, Гаспери, ни слова больше. – Ефрем улыбался, но я видел, что он не шутит. – Мы давненько не виделись. Ну что, по чашке чая?

– С удовольствием.

– Идем в мой офис, – сказал он. – Я организую, чтобы чай подняли к нам наверх.

Мы молча прошли в вестибюль мимо охраны, поднялись на лифте. И прошагали по череде белых, выглядевших одинаково коридоров, по лабиринту безликих дверей и матового стекла.

– Пришли, – сказал он.

Его кабинет был такой же, как у Зои, за исключением деревца бонзай на подоконнике. На столе нас дожидался чай с тремя чашками. Я знал Ефрема полжизни, но интересовался ли я когда-нибудь его работой по-настоящему? Он говорил мне, что занимается лесоводством. Я мимоходом спрашивал его о деревьях. Но очевидно, я знал о своем друге гораздо меньше, чем мне казалось. Его офис находился на высоком этаже, и шпили Колонии‑1 тянулись вверх. Вдалеке я увидел отель «Гранд Луна».

– Давно ты здесь? – спросил я.

– Лет десять. – Он разливал чай, но оторвался от своего занятия, что-то припоминая. – Нет, семь. Просто кажется, что десять.

– Я думал, ты лесовод.

– Откровенно говоря, я скучаю по этой работе. К сожалению, деревья теперь лишь мое хобби. Составишь мне компанию?

Я подошел к столу для совещаний – точно такой же был у Зои. Меня угнетала неестественность момента, отвратное ощущение того, что одна реальность ускользает и ей на смену приходит другая. «Но я знаю тебя много лет, – хотелось мне сказать, – и ты лесовод, а не сотрудник Института Времени. Мы вместе школу оканчивали».

– С деревьями проще? – спросил я.

– Чем на этой работе? Да. Намного. – Завибрировал его мобильник. Он взглянул на экран и поморщился.

– Почему ты не говорил мне, что работаешь здесь?

– Ну, это… затруднительно, – сказал он. – Говоря «затруднительно», я имею в виду «секретно». Дело в том, что мне нельзя отвечать на вопросы о своей работе, поэтому я не люблю о ней говорить.

– Странное, должно быть, ощущение, – сказал я, – заниматься чем-то секретным. – Говоря «странное», я имел в виду «потрясающее».

– Я стараюсь не лгать на эту тему. Если бы ты спросил, где я работаю, я бы ответил, в Институте Времени, и ты бы подумал, что моя работа связана с лесоводством.

– Ладно, – сказал я. Молчание становилось неловким. Я не знал, как попросить о том, чего хотел. Найми меня, прими меня, позволь участвовать в том, чем вы занимаетесь. – Ефрем, – начал было я, но тут дверь распахнулась, и вошла Зоя. Такого выражения на ее лице я не видел с детства. Зоя пребывала в бешенстве. Она села напротив меня, проигнорировав чай, и вытаращилась на меня, пока мне не пришлось отвести взгляд.

– Я проигрывал своей сестре в гляделки с пятилетнего возраста, – сказал я Ефрему. – Может, с четырехлетнего. – Он удостоил меня вялой улыбкой. Все молчали. Мой взгляд перекочевал на деревце бонзай.

Наконец Ефрем милостиво откашлялся.

– Послушайте, – сказал он. – Никто не нарушал правил. Когда Зоя говорила с тобой об аномалии, Гаспери, эта тема еще не была засекречена.

Зоя посмотрела на чай.

– Конечно, – продолжал Ефрем, – это не значит, что ты можешь торчать перед Институтом Времени, повторяя ее слова.

– Извини, – сказал я. – Ефрем, можно спросить: это реально?

– О чем ты?

– Рассказанное Зоей звучит складно. Но, гм, это была идея нашей мамы, – сказал я. – Гипотеза симуляции.

– Помнится, она говорила об этом, – сказал он мягко.

– Думаю, легко видеть несуществующие закономерности, когда теряешь кого-то.

Ефрем кивнул.

– Да. Я не знаю, есть ли в этом что-то, – сказал он. – Но мы не были близки с твоей мамой, поэтому я могу быть непредвзятой стороной в этом вопросе и думаю, здесь всего хватает, чтобы оправдать расследование.

– Могу ли я быть полезен? – спросил я.

– Нет, – пробормотала Зоя еле слышно.

– Зоя мне говорила о твоем желании здесь работать. – Я заметил, что Ефрем очень старался не смотреть на Зою.

– Да, – подтвердил я, – мне хотелось бы.

– Гаспери, – произнесла Зоя.

– Почему ты хочешь здесь работать? – спросил Ефрем.

– Потому что это увлекает, – ответил я. – Меня это увлекает больше, чем, ну, чем все, что я могу припомнить, откровенно говоря. Надеюсь, я не произвожу впечатления одержимого.

– Вовсе нет, – сказал Ефрем. – Ты производишь впечатление человека увлеченного. Мы все увлечены этим, в противном случае нас бы тут не было. Ты знаешь, чем мы тут занимаемся?

– Не представляю, – сказал я.

– Мы оберегаем целостность наших исторических событий, – сказал он. – Мы расследуем аномалии.

– Бывали и другие?

– Обычно оказывается, что это ложная тревога, – ответил Ефрем. – Моим первым заданием в Институте было дело клона-доппельгенгера [6]. Согласно нашей лучшей программе распознавания лиц, одна и та же женщина появлялась на фотографиях и видеозаписях, сделанных в 1925 и 2093 годах. Мне удалось взять образцы ДНК и